Мэтт Хейг - Как остановить время

И все же предложение остаться здесь надолго – если принять его за чистую монету – навело меня на грустные мысли.

Я уже тогда почувствовал, что с этой минуты в моей жизни не будет ничего постоянного.

Дело в том, что тогда я и не догадывался, что стою на пороге больших перемен. Я плохо представлял себе свое особое состояние. У него еще и названия не было – но даже если бы оно и было, я все равно его не знал. Я просто принимал его как данность. Думал, что всегда буду выглядеть подростком. Может, кому-то покажется, что я должен был этому только радоваться, но он ошибается. Мое состояние уже стало причиной смерти моей матери. Я понимал, что нельзя говорить о нем с Роуз и ее сестрой, чтобы не подвергать их опасности. В ту пору люди менялись быстро, особенно молодые – их лица делались другими чуть ли не с наступлением каждого нового времени года.

– Спасибо, – ответил я.

– И для Грейс хорошо, что ты будешь жить с нами. Она очень тоскует по братьям. Мы обе тоскуем… Но если вздумаешь бедокурить – опорочишь нас или откажешься платить за постой, – она на миг смолкла, словно глотала вишенку, – вылетишь отсюда под зад коленом.

– Прямиком в канаву?

– Ага, весь в дерьме, – пояснила Грейс, допивая свой эль.

– Извини, Том. Ее зовут Грейс [9] Grace ( англ .) – изящество, милосердие. , но тонкости и милосердия от нее не жди.

– Ничего, дерьмо – отличное слово, – дипломатично ответил я. – Оно бьет в самую точку.

– В нашем доме леди не водятся, – заметила Роуз.

– Я и сам не лорд. – Вряд ли стоило сообщать им, что вообще-то я принадлежу к французской аристократии.

Роуз вздохнула. Я хорошо помню ее вздохи. В них редко слышалась грусть. Скорее что-то вроде: «Так уж устроен мир, и ничего с этим не поделаешь, ну и ладно».

– Вот и прекрасно. Итак, начинаем новый день.

Они обе мне нравились. Они успокаивали мою душу, беззвучно воющую от горя.

Мне хотелось остаться у них. Но я опасался навлечь на них беду. А главное – им нельзя было интересоваться моим прошлым. Ни в коем случае.

– Мою мать сбросила лошадь, – вдруг выпалил я. – И она умерла.

– Печально, – посочувствовала Грейс.

– Да, – согласилась Роуз. – Очень печально.

– Мне это иногда снится.

Она кивнула. Возможно, у нее на языке вертелись и другие вопросы, но она предпочла их не задавать.

– Пожалуй, сегодня тебе лучше отдохнуть. Восстановить баланс телесных жидкостей в организме. Мы пойдем работать в сад, а ты оставайся дома. Завтра начнешь играть на лютне и зарабатывать деньги.

– Нет, нет, я хочу поскорее с вами расплатиться. Сегодня же начну. Ты хорошо придумала: я буду ходить по улице и играть.

– По любой улице? – спросила Грейс, которую мой план явно развеселил.

– По самой оживленной.

Роуз покачала головой:

– Тогда отправляйся в Лондон. К югу от городской стены.

Она ткнула пальцем в нужном направлении.

– Парень, играющий на лютне! Монетки посыплются дождем.

– Правда?

– Смотри-ка, солнышко вышло. Народу на улицах будет полным-полно. Надеюсь, теперь тебе будут сниться совсем другие сны.

И правда, солнце уже било в окно, освещая ее лицо и золотя ее каштановые волосы. Впервые за четыре дня моя душа – или то, что я называл своей душой, – освободилась от невыносимого мучения и озарилась новым, неизведанным чувством.

Тем временем младшая сестра Роуз, подхватив свою корзину, распахнула дверь, и в дом хлынул солнечный свет, косым прямоугольником творя на дощатом полу волшебство.

– Значит, так… – заговорил я, но умолк на полуслове. Роуз поймала мой взгляд, улыбнулась и кивнула, будто я и впрямь сказал что-то дельное.

Три часа ночи.

Мне следовало бы лежать в постели. Через каких-нибудь четыре часа надо будет вставать на работу, в школу.

Увы, я понимал, что все равно не засну. Я закрыл сайт канала «Дискавери», на котором смотрел документальный фильм о венерке Мин – моллюске, живущем уже пятьсот семь лет.

Я сидел, тупо уставившись на монитор. При моей мигрени это вряд ли полезно. Но я с ней уже смирился. Это проклятие альбы. Что-то вроде боязни высоты, только мигрень вызывает не высота, а время. Калейдоскоп воспоминаний и беспорядочная смена эпох. Если постоянно испытываешь стресс, мигрени не избежать. А уж когда тебя угрожают пырнуть ножом, легче точно не станет. Кроме того, я заметил среди нападавших Антона, что тоже не улучшило моего настроения.

Я зашел на сайты Би-би-си и «Гардиан». Прочитал пару статей о разладе в американо-китайских отношениях. Комментаторы единодушно предсказывали скорый апокалипсис. Вот когда мысль о том, что тебе четыреста тридцать девять лет, служит утешением. Ты начинаешь понимать, в чем состоит главный урок истории: люди не способны извлекать уроки из истории. Двадцать первый век имеет все шансы обернуться дрянной версией двадцатого, но что тут поделаешь? Умы людей во всем мире под завязку набиты самыми противоречивыми утопиями. А это верный путь к беде, увы, слишком хорошо мне знакомый. Сочувствие к ближнему становится все большей редкостью, но это не новость. Мирная жизнь – штука хрупкая, как фарфоровая безделушка, и так тоже было всегда.