Александр Кожедуб - Ева

Идея юмористического съезда в народе вызвала энтузиазм.

— Говорят, ты повесть написал? — подкатилась после занятий Ева. — А я там есть?

— Какая ж повесть без Евы? — хмыкнул я. — Первая печальная повесть на земле про Адама и Еву.

— Я не люблю печальные.

— Веселые любишь?

— Конечно.

Меня удивляло в Еве стремление сразу и без обиняков высказать свое кредо. Любит девушка веселье, и точка.

— Сама-то в съезде участвуешь?

— Смотреть буду.

— И только? Светлана вон под гитару поет.

— У Светланы голос.

— А у тебя?

— Ты не знаешь, что есть у меня? — разозлилась Ева. — Тоже мне, писатель.

— У моей девочки есть одна маленькая штучка?

— Болван!

Она покраснела, и я готов был упасть перед ней на колени. Но поздно. Длинные ноги уже мелькали далеко впереди.

— Поцапались?

Я увидел рядом с собой Крокодила. Все-таки умеют они появляться. Никого ведь не было — и вдруг крокодил, неподвижный, но живой. В руках справочник по философии и ленинские работы.

— Куда путь держишь?

— В библиотеке был. Почему на редколлегию не приходишь? Хорошая газета получается.

— Со временем туго. Сам понимаешь, каждый день тренировки.

— А Ева? — моргнул он глазом.

— Ничего Ева, бегает.

— Ты знаешь, что ее дядя декан истфака?

— Ну и что?

— Ничего. Вчера с ним познакомился. Новую квартиру недавно получил, четырехкомнатную.

Я действительно не знал про дядю-декана. Но каковы крокодилы! Лежат, как бревна, на берегу, не шевелятся, однако все видят и все слышат. Ленина изучают.

— На истфак переходишь?

— Зачем? — спрятал книги за спину Крокодил. — На съезде повестуху прочтешь?

— Ленка отпечатает, может, прочту.

— Володя классное фото сделал. Мы с Евой спиной друг к другу, рас­ходимся, как в море корабли. Говорит, на международную выставку послал. Это фото и Евин портрет.

— Давно вместе позируете?

— Давно, — осклабился Крокодил.

Я думал, Крокодил спит, а он, оказывается, ведет активную дневную и ноч­ную жизнь. С дядей-деканом познакомился. Сфотографировался с Евой. Ай да пресноводное.

— Аппетит хороший?

— Чего? — захлопнул пасть Крокодил.

— Похудеешь с этой учебой, из своей весовой категории вылетишь. Таким, как Ева, нужны упитанные крокодилы.

— Наберем! — заржал Крокодил. — Вес мы умеем набирать.

В последнее время я забросил не только учебу, но и газету. Володя, Кро­кодил и я входим в редколлегию факультетской стенгазеты. Володя приносит фотографии, Крокодил пишет заголовки, я придумываю рубрики и редакти­рую хохмы, которые тащат в газету все подряд, от первокурсников до пре­подавателей. Съездовский номер, похоже, Володя целиком взвалил на свои плечи, Крокодил вон справочником по философии занялся.

А у меня повесть. «Нет повести печальнее на свете.» Еву съезд смеха почти не заинтересовал. Один раз, правда, заявилась в раздевалку возле спортзала, где мы ползали на карачках по ватманским листам с карандашами и кисточками, полюбовалась процессом.

— Не для меня это, — смерила она взглядом Светлану, держащую в руках банку с клеем. — Сегодня в Русском театре премьера.

Светлана виновато улыбнулась.

Я знал, что в театр Еву водят актеры. Ей нравится богема, но, конечно, не до такой степени, чтобы курить анашу или оставаться до утра в пьяной компании. Во всяком случае, поздним вечером Ева всегда дома. Я слышу ее дыхание на том конце провода — и осторожно кладу трубку. Говорить с ней по телефону невозможно: резка, категорична, неуступчива. При разговоре глаза в глаза она мягче, с удовольствием выслушивает комплименты. А потом вдруг зевает, слегка прикрывая рот.

— Устала?

— Не обращай внимания, это я так.

И смеется. По ее карим глазам, искрящимся в хорошую погоду, я никогда не могу узнать, о чем Ева думает. На редкость скрытна.

— И злопамятна, — добавляет Ева. — Подумай, прежде чем связываться.

— Уже связался, — напускаю я на себя мрачность. — На вечер к физикам идешь?

— Конечно. Могу и тебя взять.

Я дергаю плечом. Среди физиков у меня много знакомых, одних борцов чело­век тридцать. Борьба на физфаке популярна, я же в некотором роде знаменитость, без пяти минут мастер спорта. Семеныч уверен, что уже в этом году я выпол­ню мастерский норматив. Но появляться на физфаке с Евой мне не хочется.

— Тренировка, — говорю я.

— А если я скажу — немедленно брось свою борьбу? — в упор смотрит на меня Ева.

— Каприз? — уклоняюсь я от прямого ответа.

— Да, каприз. Бросишь?