Александр Кожедуб - Ева

Жани вместе с японкой Мидори были факультетскими знаменитостями. Черноглазая, подвижная, с неизменной сигаретой в руке, Жани частенько бывала героиней ресторанных историй.

— Я слышала о вашем съезде, — улыбнулась Жани. — Вы его автор?

— Один из авторов, — оглянулся я по сторонам. — Вы прекрасно гово­рите по-русски.

— Ну, не очень прекрасно. Вы не хотите почитать свою повесть у ме­ня дома?

— Повесть? — покраснел я. — У меня сейчас нет повести. А как только появится — с удовольствием.

Жани изучала меня, затягиваясь сигаретой. Я не знал, куда девать руки.

— Ладно, до скорой встречи, — протянула руку без сигареты Жани.

Я неловко пожал ее. «Поцеловать надо было», — мелькнула запоздалая мысль.

Сразу же за Жани нарисовалась Ева.

— Чего это ты с француженками? — оттеснила она меня к стене.

— Пригласила в гости, — буркнул я.

— В гости? — глаза Евы стали черными. — Пойдем лучше к тебе в гости. Или ко мне прямо сейчас.

В полураскрытом рту Евы шевельнулся розовый язык, довольно острый. Голова у меня уже давно шла кругом.

— Возьми свои книги, — сунула мне в руки саквояж Ева. — Ну так что, бежим?

Я послушно повлекся за ней. По-моему, в комнате у меня сегодня полно народу, но это не имеет значения. Еве решать, куда идти и с какой целью. Что это Емелин говорил о друзьях и подругах?..

Ева прижималась ко мне теплым телом, заглядывала в глаза, подбадривала.

У гардероба меня перехватил Володя и отвел в сторону.

— Переговорить бы надо, Виктор, — зашептал он в ухо. — Подумать о смене тактики.

— Слушай, — перебил я его, — ты не знаешь, как моя повесть попала в желтый дом на Ленинском проспекте?

— А она туда попала?

— Еще как попала. Только что мне из нее один дядя цитаты зачитывал.

— Шерше ля фам, — криво ухмыльнулся Володя.

— Ленка, что ли?

— Ленка за тебя смерть примет.

Я с тоской обвел взглядом унылые стены альма-матер, народ, копоша­щийся подле них.

Ева, наскучив себе в зеркале, решительно направилась к двери. Мне пока­залось, что я долго, очень долго смотрел ей вслед.

— Если серьезно, — сказал Володя, — есть несколько вариантов. Но доказать будет трудно.

— Не надо ничего доказывать.

Я побежал за Евой через холл, подгоняемый звонком. Кажется, из-за угла выглянул Крокодил, меланхолично фиксирующий суету наземного мира.

На город надвигалась тень ранних зимних сумерек. Ева растворялась в них, как рыба, уходящая в глубину.

8

Ева вышла замуж за Крокодила на исходе пятого курса. К тому време­ни мы давно уж не интересовались друг другом. Мне представляется, дело обстояло так. Крокодил, прекрасный представитель своего вида, в точно выбранный момент всплыл, нежно ухватил зубами добычу, если хотите, созревший плод, и утащил ее в свое царство. Впрочем, я всегда знал, что Еве нравилась бездна, именуемая пучиной. Мой тренер Семеныч, преждевремен­но почивший в Бозе, со своим «раз здоровый, значит, дурной», ошибся всего однажды, но крупно.

Ева, конечно, знала, на кого ставить. Крокодил быстро стал кандидатом наук, преподавал сначала научный атеизм, затем богословские науки.

Наш комсомольский вожак Баркевич какое-то время был министром неза­висимого государства, сейчас работает в банке.

От повести «Под желтым одеялом» сохранилось лишь несколько разроз­ненных страничек черновика. Если уж быть откровенным, «Желтое одеяло», конечно, не стоило выеденного яйца.

Володя после пятнадцати лет совместной жизни со Светой развелся и женился на звезде балета, говорят, суперфотомодели. Но еще через пять лет он вернулся назад. И его, конечно, приняли.

Ну а я до сих пор бреду канувшими в Лету сонными улочками Дагомыса, целую пахнущие «Изабеллой» губы тети Тани, плыву в чистой воде среди камней под Джубгой, — и смотрю, смотрю вслед уходящей Еве.

Как вышел я в мир смотреть, чтобы знать, так и иду.

Прощай, Ева.