Харри Мулиш - Расплата

— Schmeckt, gelt? [38] Вкусно, правда? ( нем. ). — сказал фельдфебель.

Потом он принес вторую кружку молока, с веселым изумлением проследил за тем, как и она была выпита залпом, и велел Антону умыться в уборной. В зеркале Антон увидел рыжевато-коричневые следы крови на своем лице: больше ничего она ему не оставила. Поколебавшись, он уничтожил и это. Затем фельдфебель обнял его за плечи и отвел в кабинет гарнизонного коменданта. На пороге Антон замешкался, и фельдфебель объяснил ему, что надо сесть в кресло перед письменным столом.

Комендант, военный губернатор города, говорил по телефону; он мельком взглянул на Антона и успокоительно, по-отечески кивнул головой. Это был маленький, толстый человек с коротко остриженными белыми волосами, в серой форме вермахта; его портупея с пистолетом лежала возле фуражки на письменном столе. Там же стояли четыре фотографии в рамочках на треугольных подпорках. Антону видна была только их оборотная сторона. На стене напротив висел портрет Гитлера. Антон смотрел в окно, на голые, обледеневшие, бесчувственные деревья, которым безразличны войны. Комендант положил трубку, сделал пометку в бумагах, поискал что-то в папках, потом скрестил руки на груди и спросил Антона, хорошо ли тот выспался. Он говорил по-голландски разборчиво, но с сильным акцентом.

— Да, сударь, — отвечал Антон.

— Што слушилось вшера — ужасно, — комендант покачал головой. — Мир — Jammertal [39] Юдоль печали ( нем. ). . Повсюду одно и то же. И мой том в Линц разбомбили. Всему капут. Kinder [40] Дети ( нем. ). погиб. — Кивая, он смотрел на Антона. — Ты хошешь сказать, — добавил он. — Говори ше.

— Не у вас ли мои отец и мать? Их тоже вчера забрали.

Он понимал, что не должен упоминать Петера, так как может навести их на его след.

Комендант начал снова перелистывать бумаги.

— Это было другое Dienststelle [41] Ведомство, служба ( нем. ). . Прошу прошения, здесь я нишего не могу сделайт. Все сейшас перепутаться. Я думаю, они где-то поблизости. Тут мы долшны подоштать. Война überhaupt [42] Вообще ( нем. ). не мошет долго длиться. И после все будет казаться как кошмарный сон. Ну, — сказал он вдруг со смехом и протянул обе руки к Антону, — што ми будем делайт с тобой? Остаешься с нами? Станешь зольдат?

Антон тоже улыбнулся, не зная, что сказать.

— Кем ты хошешь потом стать… — он мельком глянул в маленькую серую картонку, — Антон Эммануэль Виллем Стейнвейк?

Антон понял, что у коменданта в руках была его учетная карточка.

— Я еще не знаю. Может быть, летчиком.

Комендант улыбнулся, но улыбка сразу пропала.

— Так, — сказал он и открутил крышку толстой оранжевой авторучки, — пойдем, наконец, к делу. У тебя есть родные в Харлеме?

— Нет, сударь.

Комендант посмотрел на него.

— Совсем никого?

— Только в Амстердаме. Дядя и тетя.

— Как ты думаешь, ты смошешь там пока шить?

— Наверняка.

— Как фамилия твоего дяди?

— Ван Лимпт.

— Имя?

— Э-э… Петер.

— Профессия?

— Доктор.

То, что он сможет пожить у дяди и тети, обрадовало Антона. Он часто вспоминал их красивый дом на Аллее Аполлона, казавшийся таинственным — может быть, из-за того, что вокруг был таинственный, большой город.

Записывая имя и адрес, комендант вдруг произнес с пафосом:

— Phöbus Apollo! Der Gott des Lichtes und der Schönheit! [43] Феб-Аполлон! Бог света и красоты! ( нем. ).

Потом глянул на часы, положил ручку и встал.

— Минутку, — сказал он и быстро вышел из комнаты.

В коридоре он крикнул что-то солдату, и тот, топоча, убежал.

— Сейшас идет маленький конфой в Амстердам, — сказал комендант, вернувшись, — ты мошешь сразу отправиться. Шульц! — крикнул он.

Шульцем оказался фельдфебель. Шульц должен проводить Антона в Амстердам. Пока он сам быстро пишет Notiz [44] Сопроводительную записку ( нем. ). для тамошних Behörden [45] Властей ( нем. ). , мальчика нужно тепло одеть. Он подошел к Антону, пожал ему руку и похлопал по плечу.

— Хорошая дорога, Herr Fliegergeneral [46] Господин генерал авиации ( нем. ). . Будь молодцом.

— Да, сударь. До свидания, сударь.

— Servus, Kleiner [47] Прощай, малыш ( австр. ). .

Он ущипнул еще Антона за щеку согнутыми указательным и средним пальцами и проводил до дверей.

В затхлой, холодной кладовой Шульц подыскивал для него одежду, болтая при этом на диалекте, которого Антон совсем не понимал. Длинные вешалки с солдатскими шинелями, вереницы сапог, на полках — рядами — новенькие каски. Шульц притащил два толстых серых свитера, и Антон должен был натянуть оба — один поверх другого; на голову ему повязали шаль, а поверх нужно было надеть еще каску. Когда эта тяжелая штука накрыла его голову целиком, чуть ли не до кончика носа, Шульц напихал бумаги за кожаную подкладку и крепко завязал тесемки, чтобы она лучше сидела. Потом он отошел в сторону, окинул Антона оценивающим взглядом и недовольно покачал головой. С самого левого края он взял шинель и приложил к Антону. Потом достал из ящика огромные ножницы, положил шинель на пол, и Антон увидел, как просто подогнать шинель по размеру: снизу была срезана широкая полоса, по большому куску отрезали от рукавов, подпоясали обтрепанной веревкой — вот и все. В заключение он получил пару огромных рукавиц на подкладке, после чего Шульц разразился смехом, произнес какую-то непонятную фразу и захохотал еще громче.