Матти Фридман - Кодекс Алеппо

– Входишь внутрь. Там очень темно, только горят принесенные людьми свечи и масляные светильники. Рядом – большой сундук. А что в нем? – Он сделал драматическую паузу. – «Корона», – выдохнул он, расширив глаза.

Когда Алеппо заполыхал злобой, погромщики пришли и в его квартал, взобрались по внешней лестнице их трехэтажного дома, но, прежде чем они успели добраться до квартиры Тавила, сосед-мусульманини убедил их, что внутри евреев нет. И погромщики повернули назад. В тот вечер мать Леона отослала его переночевать у армянской служанки. Назавтра в полдень ярость толпы вроде поутихла. Леон отправился в Старый город. Мусульманские подростки, как и подростки-евреи, до шестнадцати лет носили шорты, только у мусульман шорты были подлиннее, и потому, выйдя из Еврейского квартала, он стянул шорты пониже, чтобы не выделяться в толпе. Леон прошел мимо кинотеатра «Рокси», потом мимо разграбленного магазина одежды, владельцами которого были евреи. Миновал манцул , то есть бордель – тут рассказчик ухмыльнулся, – и переулками двинулся к синагоге. Ее ворота были распахнуты.

Внутри, под арочными сводами, «ничего не было видно из-за огня», вспоминает он. Несколько евреев, прослышавших про разгром синагоги, пришли посмотреть собственными глазами. Люди ходили, прищелкивали языками и качали головами. На Леона никто особого внимания не обратил. Уставленные книгами стены, какими он их помнил с тех пор, как приходил сюда с отцом, стояли голые, а во дворике валялась кипа пергаментных листов высотой в метр. «Прямо рядом с ней я увидел какой-то лист, поднял его и сунул в карман», – сказал он.

Тавил знал лишь то, что это страница из старинной книги на древнееврейском. Дома отец сказал ему, что она наверняка из «Короны Алеппо», и начал читать текст. Здесь говорится про горящие города, которые будут гореть, и про злодейские времена вроде нашего, сказал Тавил-старший сыну и вернул ему пергамент. У взрослых в Алеппо были другие заботы.

Два года спустя Леон сбежал в Ливан, а в 1950 году он вместе с семьей стоял на палубе океанского лайнера и глядел на проплывающую мимо Статую Свободы. По примеру других алеппских евреев Тавилы остановились в Бруклине, у тетки Леона Мэри Хедайя. Леон показал ей свой листок, и она его забрала. А потом Леон о нем не вспоминал.

Когда я в Нью-Йорке встретил Рени и Исидора Шамашей, дочку и зятя Мэри Хедайя, Исидору припомнилось, что Мэри держала этот завернутый в материю пергамент в шкафу между двумя листами картона. Хедайя умерла, а дочка ее мало что знала. Она смутно припоминала, что это где-то у них в доме, но понятия не имела, сколько народу этот пергамент разыскивает и какую ценность он представляет. В глазах девочки, выросшей в Америке, это был какой-то таинственный предмет из неведомого мира.

Пергамент оставался в доме Мэри Хедайя около тридцати лет. Дочка не помнила, почему она решила послать его в Иерусалим. Вроде бы Хедайя ухаживала за больной родственницей, когда какой-то навестивший больную раввин сказал, что этот листок может принести несчастье и будет лучше, если он соединится с «Короной». Хедайя отдала пергамент племяннице, а та отнесла его в Национальную библиотеку. Теперь количество листов «Короны» достигло двухсот девяноста пяти. В то время версия пожара еще не была опровергнута, но все же кое у кого появились мысли, что, если в Бруклине нашелся один лист, то где-то могут быть спрятаны и другие.

Шесть лет спустя, в 1987 году, Стив Шалом [30], один из видных лидеров алеппских евреев в Нью-Йорке, дал Институту Бен-Цви весьма ценную информацию: он, как оказалось, знаком с человеком, владеющим еще одним фрагментом «Кодекса». Стив сообщил его имя и номер телефона. Вскоре после этого институт послал в Нью-Йорк одного из своих сотрудников, Михаэля Глатцера, который родился в Далласе. Приземлившись в аэропорту Кеннеди, иерусалимский посланец набрал номер, полученный от Шалома. Ему ответил Самуэль Саббаг.

Глатцер встретился с Саббагом в общинном центре алеппских евреев в Бруклине; это был худой мужчина лет семидесяти, который в ожидании обеда играл в карты с другими сирийскими стариками. Саббаг достал бумажник и вытащил пластиковый конвертик чуть больше кредитной карточки. Внутри лежал поврежденный клочок пергамента. На одной его стороне были слова:

И собрали их в груды, и воссмердела земля.

Это был стих из Исхода. После того как Нил стал красным от крови, Аарон, брат Моисея, снова поднял свой жезл, и на сей раз покрыли землю египетскую жабы. И когда фараон как будто смягчился, Моисей воззвал к Господу, чтобы убрал их. «И сделал Господь по слову Моисея, – говорит нам текст. – Жабы вымерли в домах, на дворах и на полях. И собрали их в груды, и воссмердела земля» [31].