Андрус Кивиряхк: Ноябрь, или Гуменщик

— Вообще-то жаль, что этот домовик так быстро пришел в негодность! — вздохнул он. — Я же его с таким тщанием делал — семь веников на него извел, хорошим кожаным ремнем перепоясал. И не перетруждал его особо, только по важным делам, и как это он так быстро из строя вышел.

— Кто его знает, с чего, может, от дождливой погоды, — предположила жена Оскара Малл, которая ждала уже шестого ребенка. — Рано или поздно все домовики дуреют и покушаются на жизнь. И когда он сгорит?

— Ну, денек он теперь провозится с этой лестницей, — стал объяснять Оскар. — К вечеру станет ясно, что хоть ты тресни — ничего не получается! Строить лестницу из хлеба — хорошее занятие, чтоб поджарить домовика. Прежде я заставлял их решетом воду носить, но это занятие нудное, и пока домовик сообразит, что это дохлое дело, много времени пройдет. К тому же он весь вымокнет и, загораясь, будет дымиться и вонять горелым дерьмом. Пусть хлебом занимается, лепит лестницу. Доем вот похлебку и пойду пошукаю в сарае — вечером придется нового домовика смастерить, надо подходящего материалу присмотреть.

Детишки амбарщика быстренько поели, сказали спасибо и поспешили во двор смотреть, как погорит пришедший в негодность домовик, не справившись с последней на своем веку работой — слепить из хлебного мякиша лестницу. Детям это очень понравилось. Возившийся с хлебом домовик выглядел уморительно, глаза его отсвечивали желтым, хвост странно подергивался. С неистощимым упорством пытался он слепить из смоченного слюной хлебного мякиша лестницу, и конечно же она тут же разваливалась. Дети хихикали, домовик скрипел зубами. От него уже пошел легкий дымок, и там, где веники были связаны, показалось что-то красноватое. Да, вспыхнуло пламя. Домовик взвыл и, чтобы сбить огонь, принялся прикладывать мокрую грязь с земли, но поскольку он продолжал по приказу хозяина возиться с хлебной лестницей, то погасить огонь не удавалось. Вот уже занялась и голова домовика. Тут только он бросил свое занятие, замахал, как мельница, руками и взлетел, подвывая. На воздухе пламя вспыхнуло с новой силой. Объятый пламенем домовик пролетел метров двести и упал в поле, где и догорел, так что даже золы не осталось.

— До чего красиво, — восхитилась старшая дочка Оскара-амбарщика. — Совсем как елка в церкви на Рождество!

— А мне больше нравится, как свинью режут, — пробормотал себе под нос ее четырехлетний брат.

— Как свинью режут! Какой ты дрянной и жестокий мальчишка! — упрекнула его девочка. — Что в этом красивого? Пойдем, посмотрим, может, от домовика хоть какой-нибудь зуб остался — мне бы в бусы вставить!

Недолгий ноябрьский день был уже на исходе, когда Оскар постучался в дверь. Притолока была такая низкая, что пришлось опуститься чуть ли не на карачки, чтобы пробраться в ригу. Гуменщик предложил гостю квасу.

— Благодарствую, — степенно поблагодарил амбарщик. — Глотку завсегда надо промочить, раз угощают! — Он отхлебнул порядочный глоток. — Пришел к тебе смородины попросить.

— Опять, что ли, на перекресток собрался?

— Ну да, как же иначе. Мой домовик, видишь ли, нынче совсем очумел, пришлось запалить его. Теперь надо нового смастерить, — объяснил Оскар-амбарщик. — Я мужик худой, мне без домовика никак.

— Не умеешь ты с домовиками обходиться, — заметил гуменщик. — Гоняешь их по-черному! Я, бывает, вечером как посмотрю, так твоя изба прямо-таки брызжет огнем — то и дело домовик за добычей летит! От такой гонки, понятное дело, ему и свихнуться недолго. И куда ты только все это деваешь, что он для тебя наворовывает?

— О чем речь! Принесет по малости того-другого, всего-то ничего, — вздохнул амбарщик. — Только детишкам полакомиться и хватает. Да разве б я жил впроголодь, если бы домовики меня золотом завалили?

— Нет, подумать только, сам толстый, как боров, а приходит ко мне на голодную жизнь жаловаться! — рассердился гуменщик. — Старик барон, говорят, в собственном поместье больше не хозяин — все двери на запоре, а ключи у тебя!

— При чем тут ключи? Власть-то у барона, я всего лишь жалкий раб его, весь как есть в его власти!

— Да не жалуйся! Ключи — это и есть власть! Старика и кормят-то только из твоей милости, — возразил гуменщик. — Впрочем, какое мое дело, живи как хочешь! Погоди, достану тебе смородины, скоро самое время наведаться к Нечистому.

Он пошел, порылся где-то и вернулся с тремя подмороженными ягодами красной смородины. Гуменщик каждый год тщательно обирал в помещичьем саду все ягоды и относил к себе в подпол. Барон был уверен, что красная смородина становится добычей птиц, и требовал, чтобы слуги хорошенько охраняли сад, но когда гуменщик являлся ночью с корзиной собирать ягоды, сторожа всегда его пропускали, поскольку занимался он благим делом: у гуменщика все заинтересованные, а таких было немало, всегда могли получить подмороженных ягод. А красная смородина крестьянину мало ли когда может понадобиться.