Андрус Кивиряхк: Ноябрь, или Гуменщик

Имби с Эрни закопали свое золото в тот же вечер на болоте и оставили стеречь клад болотный огонек.

Мокрый снег все валил и валил, и вся земля превратилась в одно болотное окно.

К утру снова похолодало, и все осадки последних дней, образовавшие непролазную грязь, превратились в лед. Ветер стих, но небо было в тучах и день — немногим светлее ночи.

Эндель Яблочко явился спозаранок. Он поставил на стол бутылку водки и другую, с красненьким, крепко пожал руку Рейну Коростелю. Потом уселся, так и не сняв тулупа, и спросил:

— Нальем?

— Само собой, — подтвердил Рейн и поинтересовался лукаво, пришел ли гость по делу.

— Знаешь, лень мне всю эту бодягу нести про пропавших овечек да телят, — объявил Эндель. — Я говорю: и пес с ними! Ты сам отлично знаешь, зачем я пришел. Не жопу греть, а сватать Лийну.

— Как не знать, — извинился Рейн. — Просто так уж повелось.

— К чертям собачьим! — махнул рукой Эндель. — Недосуг мне тут суходрочкой заниматься! Мы же в кабаке договорились обо всем, обмоем дельце и разбежимся. Спешу я.

— Оно конечно, — согласился Рейн Коростель. — Работа не ждет, действительно, какой смысл вокруг да около разговоры вести? Лийна, поди-ка сюда! Эндель ждет! У него времени нет!

Лийна вышла из задней комнатушки. За ночь ее вчерашний кураж порядком поубавился. Вместе с ледяной речной водой оттаяло и ее безразличие, и теперь Эндель Яблочко со своим сватовством вновь внушал Лийне невероятный ужас. Она проплакала всю ночь над несчастной судьбой своей и кубьясовой и теперь стояла в дверях — бледная и отчаявшаяся — и смотрела на Энделя, который казался отвратительнее, чем когда-либо, и от которого ничто не могло избавить ее. Она знала, что вновь пойти на речку ей не достанет сил, разве что после алтаря, а к алтарю пойти придется. Так пусть все будет, как будет, подумала она обреченно и, не сказав ни слова, села тихонько в углу и опустила голову.

Энделю понравилось, что она молчит, и он налил Лийне красненького.

— На, хлебни, животина! Шерсть блестеть будет! — пошутил он и загоготал. Себе и Рейну он налил водки, тотчас опорожнил стопку и занюхал корочкой.

Рейн выпил тоже и почувствовал желание обратиться к любимой своей теме — чехвостить господ и их приспешников.

— Ты ходил вчера на похороны этого поганого кубьяса? — поинтересовался

он. — Одной гнидой меньше стало! Безносая, она знает, кого прибрать!

— Неохота мне было утруждаться, наверняка и без моей помощи закопали, — ответил Эндель. — Он же был еле-еле душа в теле, такого чуть землей присыпь — и похоронен. Мудак да и только.

Рейн рассмеялся одобрительно, но на сегодня это был его последний смех, потому как Эндель продолжил:

— Но ты, старина, кончай чернить господских управителей, если не хочешь по морде схлопотать. Я теперь новый кубьяс.

Тут в избе Рейна Коростеля воцарилась тишина. Лийна огромными глазами уставилась на Энделя, а старик Рейн Коростель почувствовал, как у него сперло дыхание. Он спросил осторожно:

— Шутишь, зятек?

— Какого черта! Что я тебе какой-то шут гороховый? — разозлился Эндель. — Пошел в задницу! Раз говорю, что я новый кубьяс, так и есть. Так что нет у меня тут времени яйца чесать, давай усидим бутылку, мне в поместье надо ехать.

Он хотел было вновь наполнить стаканы, но Рейн оказался расторопнее. Он схватил бутылку и заявил:

— С барскими прихвостнями не пью. Выметайся!

— Чего?! — вскричал Эндель. — Моча, что ли, в голову ударила? Пошел в задницу, Рейн, нечего тебе тут задаваться! Я тебе сейчас по яйцам врежу!

— Убирайся! — заорал Рейн. — Вон из моего дома! Катись в поместье и лижи там барскую задницу, а в моем честном эстонском хозяйстве делать тебе нечего!

— И запросто уйду, очень мне надо в этой дерьмовой дыре сидеть! — закричал в ответ Эндель. — Лийна, идем! Давай!

— Утри свою слюнявую харю! Не видать тебе Лийны! — возвестил Рейн. — Моя дочка не для баронских дворняг! Эх, Эндель, да ты еще похлеще остальных! Сперва прикидываешься настоящим эстонским мужиком, а стоило барону только свистнуть, тотчас побежал, хвост поджав! Дерьмо! Вон отсюдова!

— Ах ты, гнида! — взвился Эндель. — Ты что, думаешь, я дам себе на голову сесть? Да я тебе уши обрежу, старый говнюк!

Тут Эндель вытащил из-за пазухи нож и стал устрашающе приближаться к Рейну.

— Отец! Он убьет тебя! — закричала Лийна.

Рейн Коростель, весь красный от ярости, плюнул в Энделя и гаркнул:

— Думаешь, я боюсь твоего сраного ножика? Погоди у меня, сукин ты сын!