Андрус Кивиряхк - Ноябрь, или Гуменщик

Очередное тело висело почти так же, как и прежние: голова свесилась на грудь, лица не видно. Эрни задумался над словами старухи и покачал головой:

— Нет, старуха, не путай! Какой такой четвертый? Это третий! Двух мы видели раньше, а теперь вот третий, совсем как троица в церкви.

— По-моему, так это четвертый! — стояла на своем Имби. — Господи Боже мой! Как же это, что только два? Больше их было! Да, это четвертый, точно!

— Ты на старости лет совсем сдурела, висельников посчитать уже не

можешь! — рассердился Эрни. — Третий это! Давеча два было, а это третий! Может статься, нынче мы и четвертого увидим, а сейчас их трое и точка.

— Эх, старик, если еще один висельник попадется, так он будет уже пятый! — сокрушенно усмехнулась Имби. — К четырем прибавить один пять получается!

— Откуда четыре? Трое было!

— Эх, старик, старик! Совсем сдурел! Думаешь, мне удавленников никак не посчитать? Посчитаю, да еще как!

— Ну, раз такое дело, пошли обратно, и я погляжу, как ты их считаешь! — решил Эрни. — Пошли! Привяжи корову к дереву и пошли!

— Давай! — согласилась Имби. — Пошли! И я могу на Библии поклясться и на весь белый свет заявить, что их было четверо!

— И тогда Библия откусит тебе руку, потому что ты сказала неправду. Идем! И запомни — этот удавленник здесь номер первый! Пошли, пересчитаем и остальных!

Привязав свою голубую морскую корову к дереву, Имби и Эрни поспешили обратно, чтобы пересчитать висевших на деревьях удавленников.

Но больше чем этого одного им найти не удалось, да и этот единственный поспешил слезть с дерева, потянулся, отвязал корову и быстро-быстро зашагал в сторону деревни. Этот воскресший удавленник — плотный, с багровым лицом, отвел корову в свой хлев, привязал ее там и, довольный, вошел в избу, где жена его Малл подала ему щей и спросила:

— И где это ты, Оскар, пропадал так долго?

— А ты пойди в хлев и погляди, какое диво дивное я тебе привел! — отвечал амбарщик, расплывшись в улыбке. И не было в тот вечер конца краю радости в доме амбарщика.

В избе же Имби и Эрни стояла тишина, и даже огня в тот вечер они не вздули.

Под вечер Лийна сидела в своей каморке и занималась рукоделием. Рейн Коростель, зевая, зашел пожелать ей спокойной ночи, проверил, в целости и сохранности ли его тайное сокровище — чудесная торбочка, и отправился на боковую. Клопы принялись покусывать его, запел сверчок за печкой, мыши заскреблись тихонько и усыпляюще, но Лийне еще совсем не хотелось спать. Она сидела за шитьем, потом решительно поднялась, пошла в кладовку, достала из баночки волшебной мази, помазала ею губы и, кувыркнувшись, обернулась волчицей.

Затем выбежала в снег, в морозную зимнюю ночь. Лийне нравилось иногда, просто так, без всякой для себя выгоды, обернуться волчицей. В таких случаях она не тревожила соседских овец и не резала в лесу зайцев, она просто бежала, наслаждаясь стремительным движением, какого ей бы никогда не достичь в человечьей шкуре. Волчицей ей ничего не стоило отмахать несколько верст ровным стремительным бегом, нестись, вздымая клубы снега, продираться сквозь густые заросли, в которых человек запутался бы, как муха в паутине. Волчицей не приходилось опасаться, что сзади на тебя может напасть какая-нибудь нечисть, волк никого не боится, разве только охотников, но волк-оборотень и их не боится. Хорошо быть волчицей. Лучше этого Лийна никаких развлечений не знала. Отец подарил ей на день ангела волчью мазь и научил пользоваться ею, правда, в первую очередь затем, чтобы на столе всегда было свежее мясо. Однако отец не имел ничего против того, что Лийна иногда пользовалась мазью просто так. “Дело молодое, пусть себе порезвится!” — считал он и отправлялся к знахарке за новой порцией мази.

Лийна бежала, бежала и наконец оказалась в поместье. Окна господского дома еще светились, слышна была музыка. В одном из окон Лийна заметила силуэт молодой женщины и подумала: так это и есть новая баронесса. Она подошла поближе и просунула морду между железными прутьями ограды.

И тут она заметила, что в саду стоит кто-то. Это был мужчина, он не сводил глаз с окна, в котором время от времени мелькала смутная тень молодой барышни. Человек сжимал в руке шапку и стоял, не шевелясь. Только время от времени он приоткрывал рот. Если бы Лийна была здесь в своем человечьем обличье, она бы не узнала в темноте человека и не разобрала бы его слов. Но сейчас у нее были волчий нюх, волчье зрение и волчий слух. Знакомый запах тотчас сообщил ей, что человек этот — кубьяс Ханс, а навострив уши, она расслышала его бормотание.