Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

Как в игре!

Острая боль пронзила грудь, потом живот. Но Боби еще держался на ногах, вглядываясь в замолчавший пулемет. В ту секунду, когда он стал оседать, раздался оглушительный грохот, яркая вспышка ослепила глаза и со скалы посыпались комья земли и камни. Падая, Боби успел заметить, как взметнулись кверху искореженные части пулемета. Услышал крики и стоны. Боби упал на спину, перевернулся и покатился вниз, больно ударяясь о землю. Сухая трава колола лицо, голову и руки. Боби даже не пытался остановиться — в полном изнеможении, безучастный ко всему, проваливался он в бездонную пропасть, силясь только понять, кто это курит в саду — он сам, его отец или еще кто-то. Табачный дым застилает город, скрывая солнце и звездное небо. Над городом висит острый запах горелого мяса, горестно вздыхают напуганные и растерянные тетовцы. Боби скатился в густую высокую траву. Что с ним? Почему он летит ночью по лестнице тетовской гимназии, да еще во время летних каникул?

Живко заметил Боби еще до того, как по нему стали стрелять. Он следил, как Боби полз, видел, как остановился.

— Успеет! — закричал Живко, повернувшись к Муфу. Тот молча и неотрывно смотрел на скалу.

Какое-то время Боби недвижно лежал, словно выбирая подходящий момент, потом встал во весь свой высокий рост и бросил гранату. Живко видел, как он схватился за грудь и упал с грохотом взрыва и взметнувшимся фонтаном разъявшейся вдруг земли.

— Он ранен! — крикнул Живко.

Благоя стрелял в сторону леса, стрелял часто, стрелял не целясь, в порыве ненависти… Живко не ждал приказа. Оставив карабин, он ловко перескочил через ограду и побежал наверх, к Боби. Голову и плечи осыпала земля, а он все бежал и бежал. Он знал, что сейчас начнут стрелять, и это придавало ему сил. На бегу он с радостью заметил, что Боби уже не скатывается.

Запыхавшийся, подбежал он к Боби. Тот лежал на спине и тихо стонал. Из груди и живота хлестала кровь. Опустившись на колени, Живко взял друга на руки и, не обращая внимания на пули, поспешил вниз. «Легче пушинки, — думал Живко. — Впрочем, он всегда был хрупкий и слабый». Только бы вынести из-под огня. Что будет потом, кто поможет раненому — об этом Живко как-то не задумывался.

Вроде бы ничего не произошло. Но внезапная слабость в руках и коленях да прибавившаяся к ней боль в пояснице заставили Живко поверить в то, что в него попали. Боль была такая острая, что, если б не эта проклятая слабость в руках, он все равно не удержал бы Боби. Живко опустился на колени, положил безжизненное тело товарища у своих ног и чуть не вскрикнул: у него было такое ощущение, будто живот буравило длинное стальное сверло. Он сцепил зубы, чтобы не закричать, и в этот самый миг внутри у него забили тысячи ключей, их огненные струи поднимаются все выше, лижут грудь и горло, пламенем жгут и сушат душу и везде на своем пути оставляют ожоги и горелое мясо. «Значит, так приходит смерть», — думал Живко, даже не пытаясь вырваться из ее когтей. В него по-прежнему стреляли, иной раз попадали, но теперь он относился к пулям с полным равнодушием. Не разжимая зубы, закрыл глаза, медленно повернулся на правый бок и куда-то тихо-тихо поплыл…

В пропахший порохом воздух утренний ветерок принес запах пожара. Перестрелка продолжалась, а на небольшой скале лежали рядышком Живко Тевдоский и Слободан Апостолоский. И казалось, будто они уснули после напряженной борьбы на спортивной арене — усталые и счастливые прилегли отдохнуть, собраться с силами для будущих побед, для новых состязаний и незаметно для себя заснули.

Так оно и было.

Благоя Донческий-Муф не мог смотреть на скалу. Зажав голову руками, лежал он, еле сдерживая слезы: нет больше Живко и Боби. Дней десять назад он встретился с Живко у Баниче. Растянувшись на камнях у извивающейся среди скал Пены, Живко сказал:

— Если б не война, я пошел бы на археологический.

— Почему? — удивился Благоя.

Живко повел плечами:

— Люблю копаться в древностях, открывать прошлое.

— Но сейчас война.

Живко лег на спину — лопатки потемнели от загара.

— Да, война, и потому иду в партизаны.

— Жалеешь? — спросил Благоя.

— О чем?

— О том, что вместо того, чтобы готовиться к поступлению в институт, ты готовишься в партизаны?

Живко повернулся к нему. Солнце било прямо в глаза Муфу, и он неясно видел лицо Живко, зато хорошо слышал его звонкий и чистый баритон: