Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Ну вот, совсем другое дело, здесь мы видим себя и свое время. Шерафуддин поправил очки и погрузился в чтение, внимательно пробегая глазами страницу за страницей, жадно впитывая содержание. Совсем другое дело, это уже можно читать. Некоторым помогает алкоголь, ему не поможет.

Он давно не видел друзей-шахматистов, отправился на поиски и вдруг наткнулся на Зинку. Обрадовался, хотел было спросить, какое впечатление произвел на нее Лутфия. Так приятно было ее увидеть, а ведь он ее избегал — очевидно, тяжело было с ней расстаться. Шерафуддин остановился, глядя на нее, но она прошла мимо, даже не взглянув.

В чем дело? Сердится? За что? За Лутфию? — такими были первые мысли. Не может быть, просто она задумалась и не заметила его. Ничего другого, он успокоился. Такое и с ним случалось! Теперь он знал: Зинка расстроится не меньше его, когда он ей все расскажет.

Зинка шла обратно, и ему показалось, что она преднамеренно идет навстречу, смотрит на него, улыбается… Но подойдя ближе, опять не заметила. Только когда он окликнул ее, обернулась, недовольно посмотрела и хотела было уйти. Сомнений не оставалось, что-то произошло, и такое, в чем виноват был он, но что? Он спросил, как у нее с Лутфией.

— С каким Лутфией?

— Ну, с моим родственником, с которым я тебя познакомил!

— Вы познакомили меня со своим родственником? — удивленно переспросила она, чеканя каждый слог.

— Конечно, в кафе, помнишь?

— Боже, — она перекрестилась, — фантастика, я никогда его не видела.

— Может быть, ты и меня никогда не видела?

— Вот именно.

— А Чебо и Дамир?

— Вы что?

Шерафуддин вынужден был пустить в ход тяжёлую артиллерию, он спросил:

— А то, под агавами?

— Под какими агавами?

— То, что между нами там было… Ребенок…

— Вы с ума сошли! Никогда я не была ни под какими агавами. Вы что-то путаете, нет у меня никакого ребенка! Прошу вас, оставьте меня в покое.

Шерафуддин вконец растерялся и молча смотрел на нее: может, она говорит правду?

— Погоди, прошу тебя, это недоразумение или невероятное сходство, ты Зинка?

— Зинка? Бред какой-то! Оставьте меня, прошу вас, идите своей дорогой.

Шерафуддину пришлось извиниться, он обознался, но сходство было поразительным, правда, эта вроде бы серьезнее, что ее удивительно красит. Зинка бывает такой, когда хмурится. Неужели возможно подобное сходство? Или она все-такие на него злится? Не сон же это!

Чтобы удостовериться, он отправился на почту, к Лутфии. Спросил про Зинку. Тот надулся и, не глядя, ответил:

— Какая еще Зинка?

— Ты сам знаешь, — неуверенно сказал Шерафуддин.

— Не знаю я никакой Зинки. Вы заказываете разговор или нет?

Значит, все было сном. Только приятели-шахматисты явь. А вдруг это заговор против меня, вдруг все они сговорились? Может, я обидел их? Но зачем? Или все как-то сложилось в моем мозгу и это действительно сон? Невозможно. А вдруг психоз? Ощущение, будто я уже пережил нечто подобное, до рождения, в каком-то ином мире, разве так не бывает? Неужели все-все примерещилось? Видно, какой-то психологический феномен, думал он, но какой?

Ему повезло, вскоре он снова ее встретил и, чтобы проверить свои подозрения, избавиться от неуверенности, окликнул:

— Помните, тогда, в парке, я хотел сбить ногой гриб, вы мне помешали: какой красивый, редкостная расцветка, — а я сказал, что именно это и страшно, он ядовитый.

Зинка, смягчившись, улыбнулась:

— Он и вправду был ядовитый?

— Конечно, с замедленным действием.

— Жаль, — искренне огорчилась она.

— Значит, все-таки Зинка? — оживился он.

— Вы ошиблись в одной букве, я Минка.

— Может быть, наоборот, тогда вы были Минка, а теперь Зинка…

— Простите, я спешу. — И она ушла.

Шерафуддин больше не сомневался, неузнавание полное, значит, ему все привиделось. Он отправился в парк, к друзьям-шахматистам. Когда подошел, те обрадовались, смешали на доске фигуры. Шерафуддин сел рядом, помог сложить шахматы, одну фигуру ловко спрятал в карман: дома подержит в руках, пощупает, как доказательство, что эти двое — не сон. Жаль, ничего не прихватил у Зинки и Лутфии.

Вечером ему захотелось побыть в одиночестве, но так, чтобы вокруг кипела жизнь: улицы, площади, парки, кафе заполнены людьми, никто не обращает на него внимания, а он видит все, но не замечает никого и ничего.

Он и место подыскал — уголок в кафе, подальше от окна и дверей, возле толстой мраморной колонны. С потолка обильно лился свет, вероятно потому, что здесь большей частью собиралась молодежь, ей ни к чему тяжелые портьеры, полумрак и хмурые лица.