Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Милена, впустив меня в свою теплую квартирку под самой крышей, всплеснула руками:

— Господи, что это с тобой! Ну-ка, снимай пальто да разувайся, — она указала на вешалку в прихожей.

Я выпутался из пальто, повесил его на крючок, скинул ботинки и поставил на половик под вешалкой, затем вошел вслед за Миленой в просторную мансарду, которая служила одновременно и кухней, и столовой, и спальней, разноликая мебель придавала жилищу особое очарование, делала его уютным. Тем временем Милена скинула халат и улеглась на широкую софу у стены, в самом теплом и самом симпатичном уголке квартирки. И опять ее глаза расширились:

— Посмотри-ка, да у тебя и носки, и брюки мокрые! Сбрасывай все это тряпье и залезай ко мне под одеяло, я согрею тебя.

Мне даже в голову не пришло возражать, ведь я принес в ее чистенькую мансарду столько грязи и хлопот. Я скинул брюки и носки и, оставшись в курточке и кальсонах, юркнул к стенке, хорошенько укутался в одеяло. И тут же вскочил.

— Что ты дергаешься? — удивилась Милена. — В постели я всегда голая.

И правда, она была совсем голая: куда бы я ни сунул руку, как бы ни положил ногу, везде натыкался на голое тело. Наверное, для Милены это было делом обычным, само собою разумеющимся, в следующую минуту она, не чинясь, стянула с меня курточку, расстегнула рубашку, сняла ее, закинула одежду в сторону. Мы улеглись, натянув одеяло до подбородка.

— Знаешь, — сказала она, — я была бы счастлива, если б могла и зимой ходить голой, голой, но в полушубке. Я вообще не мерзну. К сожалению, многим это не по вкусу.

Похоже, ей вспомнился наш поход в Бельгийскую казарму, когда меховая шубка едва прикрывала ее обнаженную грудь, я тоже вдруг очень живо представил себе эту картину. И тут Милена взяла мою руку и положила себе на грудь, которая как бы расплылась, я почувствовал под ладонью вздернувшийся сосок.

— Скажи мне правду, — приподняв голову, она заглянула мне в лицо, — ты имел дело с женщиной?

— Еще нет, — честно ответил я.

— А с твоим братом мы уже разочек повеселились.

— С Берти?

— С ним, — кивнула она с живостью, как бы разжигая мое любопытство. — И мы бы продолжали встречаться, если бы парень не оказался таким нахалом и в благодарность за радость, которую я ему доставила, не обокрал меня.

— Обокрал?

— Унес почти все. Все продукты, которые я насобирала про запас у своих приятелей и которые портятся зимой в натопленной квартире: яблоки, солонина, яйца, колбаса, масло и несколько бутылок коньяка. Я женщина доверчивая, простодушная, ну и попросила его перенести все это в подвал. А когда спустилась туда, увидела — пусто.

— Я не ворую, — сказал я, испытывая неловкость за брата. — Во всяком случае, пока я еще ни у кого ничего не украл.

— И не нужно было ему этого делать. Я сама бы дала ему все, что бы он ни попросил. И тебе дам, если ты попросишь, я же понимаю, что молодые ребята сейчас чаще голодают, чем наедаются вдоволь.

Тут бы мне и сказать, зачем я пришел. Но я был слишком взволнован — и из-за того, что оказался в ее постели, и из-за бесстыдного поступка Берти, и потому, что Милена была совсем голая, а под моей ладонью пульсировал сосок. Через минуту было уже поздно: Милена, видно, решила, что мы слишком заболтались, она схватила меня обеими руками за бока, сильно ущипнув, потом положила голову мне на живот, туда, где уже давно что-то набрякло и теперь прямо-таки торчало торчком.

— Ой, какой хорошенький, — воскликнула она и как бы ненароком стащила с меня трусы. — Главное, он уже выглянул, об остальном не думай. Вырастет.

Я плохо соображал, что происходит, когда Милена сунула туда голову, ее зад сам собой приподнялся, и у меня перед глазами оказалось удивительное место, откуда исходило какое-то особое тепло и запах, запах, который не был ни приятным, ни отталкивающим, совершенно не похожий ни на что, когда-либо возбуждавшее мое обоняние. Я со смущением вдыхал его, с жадностью собирая и приводя в порядок впечатления, прежде чем опять пришел в себя и почувствовал сладость, которая копилась там, внизу.

В это время позвонили в дверь.

Милена спустила на пол ноги, подарила мне горячий влажный поцелуй, секунду помедлила, она была тихая, спокойная, только усталая и как бы отсутствующая, отрешенная.

— Это Валерия, — сказала она, — лежи.

Резким движением она накинула халат и с улыбкой направилась к двери. Девушки обрадовались друг другу. Чуть задержались в передней, хихикая и доверительно болтая — очевидно, все, о чем женщины говорят с глазу на глаз, всегда и смешно, и важно.