Матиас Энар - Компас

Сегодня караван-сарай Джалаледдина Вайса в Алеппо сожжен дотла, а сам он умер — вероятно, оттого, что увидел, как труд всей его жизни гибнет в пламени войны; теперь он встретился на берегах иной реки с великим воином Усамой, который так писал о войне:

Я спрашиваю себя, что подумал бы Усама ибн Мункыз Отважный при виде сегодняшних безумных джихадистов, которые сжигают музыкальные инструменты за то, что они якобы не исламские , тогда как эти инструменты происходят, вне всякого сомнения, от древних ливийских барабанов — барабанов и труб; что он подумал бы при виде этих инструментов, облитых бензином и пылающих на глазах у банды правоверных бородачей, ликующих, словно они сжигают самого Сатану. А ведь эти инструменты — потомки тех барабанов и труб, которые франки много веков назад копировали с османских, тех самых барабанов и труб, которые с ужасом описывали европейцы, ибо их звуки возвещали приближение непобедимых турецких янычар, осаждавших города Запада под звуки мехтерос ; ни одно изображение не может передать весь ужас войны, которую, если вдуматься, джихадисты — эти несчастные безумцы в полевой форме — ведут в своем уголке пустыни против истории ислама, изничтожая ни в чем не повинные военные инструменты, ибо не желают знать их историю.

На прекрасной асфальтовой дороге между Пальмирой и Разафе мы не увидели ни одного средневекового воина или оборванного головореза — всего лишь какую-то будку на обочине, где под скатом дырявой рубероидной крыши дремала пара часовых в зимних — несмотря на жару — темно-коричневых мундирах; судя по всему, им было поручено убирать цепь, перегородившую шоссе, которую Бильгер заметил в самый последний миг, затормозив так резко, что колеса нашего внедорожника взвизгнули на перегретом асфальте: кто мог предвидеть такую преграду в самом сердце пустыни?! Оба часовых, истекавшие по́том, с плохо обритыми головами, в обвислых, запыленных френчах цвета верблюжьего помета, вытаращили глаза, схватились за ружья и подбежали к нашему белому «лендроверу»; они что-то нерешительно промямлили, но, видимо, побоялись нас расспрашивать; один из них опустил цепь, другой широким взмахом руки пригласил проезжать, и Бильгер нажал на газ.

Сара облегченно вздохнула, Бильгер прикусил язык. Но ненадолго.

Водитель (бодро) . Чуть не врезался в эту проклятую цепь на скорости сто двадцать!

Пассажир (на переднем сиденье, испуганно, но деликатно) . Вообще-то, можно было бы ехать чуть помедленней и быть чуть повнимательней.

Пассажирка (на заднем сиденье, по-французски, с легкой тревогой) . Как вы думаете, их ружья были заряжены?

Водитель (слегка удивленно) . Какой-то гнусный барьер посреди пустыни… такое не часто встретишь.

Пассажирка (опять по-французски, с беспокойством и примесью научной любознательности) . Франц, там был какой-то плакат, но я не успела прочесть, что на нем написано.

Пассажир (на том же языке) . Очень жаль, но я ничего не заметил.

Водитель (самоуверенно, по-немецки) . Кажется, тут где-то недалеко военная база.

Пассажир (беззаботно) . Верно. Кстати, вот там, справа, я вижу боевой танк.

Пассажирка (по-английски, с беспокойством обращаясь к водителю) . Смотри: там, во рву, какие-то два типа с пулеметами! Тормози, тормози!

Водитель (грубо, заметно испуганный) . Да что они, эти зас… эти свол… делают у меня на пути?!

Пассажир (невозмутимо) . Я полагаю, что они из пехотного батальона и что у них маневры.

Пассажирка (очень обеспокоенная, снова по-французски) . Ты только посмотри, господи боже, посмотри: там, на холме, пушки! А слева еще пулеметы! Разворачивайся, разворачивайся скорей!

Водитель (уверенный в себе, как истинный германец, обращаясь к пассажиру) . Если они нас пропустили, значит мы имеем право здесь проехать. Но я, так и быть, немного сброшу скорость.

Пассажир (не слишком уверенно, по-французски) . Д-да, лучше проявить осторожность.

Пассажирка (возмущенно) . Нет, это просто идиотство какое-то, посмотрите на всех этих солдат: по-моему, они бегут к нам. А что означают эти тучи пыли — ветер, что ли, поднялся?