Лариса Бортникова - Бабодурское (сборник)

— Одновременно! Где это видано? Нет, ты подумай только, Слоник, — дед Шамайка возмущенно размахивал пальцем перед жесткими усами и глазками-бисеринками, — что удумали. Где это видано: Луна, Солнце, туман, дождь, снег одновременно? А? Все главные правила, все вековые устои рушат, а еще мастерами себя зовут… Ладно племяннички Гри — тем деньги весь разум давно затмили, а другие… другие… Не только мастерство, совесть продали! Тьфу ты!

Слоник фыркнул, соглашаясь с хозяином, забрался на горку сухариков и стал перебирать маленькие ржаные корочки. Дед Шамайка, продолжая бурчать, схватил ближайший пузырек и надписал на пустой бирке цену в две монетки.

Робко звякнули медные колокольчики над входом.

— Говорят, тут торгуют этой… ну как ее? Радугой… — Некрасивая дама в модном лиловом платье с кринолином уставилась на прилавок. И почем? А то на сегодняшнем празднике радуги не обещают, а мне хотелось бы взглянуть, как эта штуковина будет смотреться рядом с северным сиянием.

— Закрыто, — рявкнул дед Шамайка. — Не продается радуга всяким вертихвосткам, понятно?

Дама обиженно дернула плечиком и выскочила на улицу, хлопнув дверью. Хрусталь флаконов печально запел; зябко вторили ему бубенцы, впуская сырую мглу внутрь. Звон затихал долго, отголоски метались по мастерской, словно белые-белые хлопья снега, что мастера-снегохрусты дарили городу на каждое Рождество. Но едва наступила тишина, как опять жалобно задребезжал бубенчик у двери.

— Сказал же: за-кры-то! — раздраженно процедил сквозь зубы Шамайка.

— Это я, сосед. — Белеш робко протиснулся в узкий проход, привычно взгромоздился на табурет. Держась за деда, переминался с ноги на ногу подросший за полгода Верк. — Давненько не виделись.

— Да уж точно… — Шамай не глядел в глаза другу. — Давненько. Вижу, здорово ты изменился за это время, Белеш-дождевик. Ну, и как тебе солнцеделовы харчи? Что? На площадь дворцовую торопитесь, спешите доломать дедами завещанное? Хоть мальчонку бы не брал, постеснялся. — Шамай покосился на рукав Верковой серой курточки. Только не было на нем золотого шитья, обвивающего с недавних пор запястья наследников бывших мастеров. И шелковый лев не украшал жаркой гривой уголки застиранного воротничка.

— Не ершись попусту, Шамай. И так тошно. — Белеш протянул руку, и радостный, соскучившийся по старому знакомцу Слоник забрался на теплую мягкую ладонь. — Никого из наших на праздник не позвали, да и совета не спросили… Набрали ветров со складов, дождей, снега бочками и повезли ко дворцу — знать да богачей тешить. А на наше «негоже», и что всему своя очередь, а никак иначе — только посмеялись солнцеделы. Кто мы теперь, Шамай? Не мастера — прислуга.

— Сами виноваты… Да ладно. Прости, брат, накипело. Что Ойленка? А ты чем живешь, молодой человек? — Дед Шамайка улыбнулся, заметив, как мальчишка жадно рассматривает расставленные на стойке цветные бутылочки, наглухо залитые сверху сургучом. — Запустить тебе радужку?

— Не надо. Не маленький я уже! Глупости это все! — Верк вскинул острый подбородок, сверкнули на тощем личике дерзкие черные глаза, украдкой только дернулся взгляд на седую бороду деда, — Вот. В ученики к мельнику Магишу хочу податься. Верное ремесло, нужное.

Белеш тихонько вздохнул, дрогнули стариковские плечи.

— А что я. Я не против. Нужное…

— И пойду! — давясь икотой, выкрикнул Верк. Вырвался из-под крепкой дедовой руки, бессильно лежавшей поверх его плеча, метнулся к Шамаю. — Ну, деда Шамайка, хоть Вы ему скажите! Не хочу к солнцеделам! Все мастерство наше за треть цены им ушло, так что же, и мне теперь туда же? Пусть другие идут, а я не хочу! Лучше жернова крутить и мешки с мукой ворочать! Мельником, сапожником, да хоть трубочистом, но предателем не стану!

В лавке наступила такая тишина, что стало слышно даже, как Слоник беспокойно шелестит ленточкой по рукаву старого Белеша. Дед Шамайка вытащил откуда-то из-под прилавка тряпицу, слишком тщательно заскрипел ветошью по бочку́ невысокого флакона. Случайно или нет, но пробка вдруг выпала из горлышка, и на пальцы Шамайки плеснуло сияющим многоцветьем. Нежный всполох вырвался наружу, мазнул мастера радуги по лицу, добавив еще одну глубокую морщину к густой сетке лучиков.

— Ох, ты! Старый стал, руки не держат. Вот и пролил маленько! Ну-ка собери в бутылочку… — дед Шамайка поставил пробку на место и подмигнул Верку. — Возьми скребок на подоконнике и слей потихонечку в пустую пробирку. А деда зря не обижай — ради тебя да Ойленки старается. Ну, а про мельника хорошенько подумай. Не случалось еще такого, чтобы наследники мастеров простому людскому мастерству обучались.