Лариса Бортникова - Паяц и кофеварка

Двадцать вторую, замыкающую ожерелье станцию Архитектор назвала по имени последнего же двадцать второго аркана Таро — «Мир». Появилась в новогоднем выпуске новостей — как обычно бледная до синевы, некрасивая, одетая в нелепый, совершенно не подходящий случаю рабочий комбез, поздравила всех с наступающим и уже под конец интервью, словно между прочим пообещала вывести «Мир» на орбиту через неделю, а запустить ожерелье в июле к самому своему двухсотлетию. Обмолвилась вроде бы случайно, что всё получается именно так, как и замышлялась. Добавила «я так за нас всех счастлива». И поднялась во весь рост, и руками сделала свой особенный жест — точно прижала к груди вселенную, и каждую ее песчинку, и былинку, и букашку, и именно, и только тебя…

Тут же зашептались, что ей удалось переступить предел. Сразу же обнаружились «приближенные» в ее свите, никому лично не знакомые, но… «коллега друга моего приятеля в курсе и весьма сведущ»…, а также инсайдеры и шпионы, которые подтвердили — да! удалось! Ликование получилось недолгим — начались страхи. Как водится, сочиняли сальные анекдоты, прикрывая раблезианским крупно нашинкованным глумом неприличный совершенно ужас и еще более неприличную, как будто голую и выбритую налысо надежду. Много домыслов, много глупостей. Шумиха. Всё это вперехлёст с глухой паникой, напоенной сплетнями, как прогорклый бисквит грошовым коньяком.

Одни боялись истошно. Другие давились невысказанной мечтой… давились до полуночного опустошающего безразличия… И те, и другие утром учились молиться, просматривая старинные киноролики, днем бегали по антикварам, скупали бумажные Торы, Кораны, Библии, как на костыли, опираясь на шершавые страницы, пропитанные забытой, чужой верой. Вечером — душные клубы и богемные захламленные гостиные, спасительная самоирония, психотропные мутные рифмы…

После того новогоднего эфира Архитектор на публике не появлялась: отшельничала на станции. Все ожерелье, а в особенности «Мир» охраняли по периметру, но пресса, само собой, крутилась рядом. Эдди-Диаманд Первый — согласно всем существующим рейтингам шоукермэн номер один денно и нощно болтался в открытом космосе, а его оператор брал такой ракурс, чтобы размалеванная харя Эдди на фоне конструкций станции выглядела максимально устрашающе. Эдди вихлял затянутой в прозрачный скафандр жопкой и клялся, что обойдет кордоны, проберется внутрь и выдаст в эфир такую картинку, что сам Весельчак перевернется в гробу. А что? Эдди мог. Шут эфирный…

Он многое мог. Несмотря на возраст, который никто точно не знал, но все сходились на «далеко за сотню», был он бодр, отчаян и восхитительно похабен. Умел раскопать и вытащить наружу самые жареные факты, жестоко осмеивал врагов и недругов, друзей же не имел — сотни любовниц и любовников не в счет. Стыд ему был неведом, а слова «совесть», скорее всего, он не слыхал. Если кому-то вдруг придет в голову использовать глагол «гнушаться» или, может быть, «брезговать», то это не к Эдди. Эдди не гнушался и не брезговал ничем. Регулярно грузился наркотой, дебоширил, с удовольствием снимался в порнухе. Позволял себе всё, не позволяя остальным даже малости. С помощью собственной сети осведомителей выуживал на свет божий грехи и грешки сильных мира сего, мешал кумиров с грязью, с наслаждением ковырялся в сальных альковных секретах. Выворачивал дерьмом наружу ханжей и святош… и кривлялся. Все время кривлялся, похожий на заплесневелого Арлекина. Выглядел тоже как Арлекин. Выжигал кислотой брови и густо мазал лицо белилами. Подводил глаза черно, хищно. Беззубый рот малевал красным. Когда тараторил — по-птичьи громко и быстро, казалось, что оголодавшая анемона распахивает влажный зев. Жесток был омерзительно. Носил в карманах крошечных слепых ежат. Давил их перед камерой пальцами. Чтобы брызнуло. Одно время покупал контейнерами махаонов — крупных, ширококрылых. Красовался перед камерой, наряженный в балахон, на котором трепетали и осыпались матовой перхотью бесконечно агонизирующие бабочки. На спор и, разумеется, напоказ «делал эфир» с нелегальных крокодильих ферм, где красиво рвал подрощенным аллигаторам пасти. На спор же пару раз голышом заходил в клетку к гризли. В прямом эфире трахал самку носорога, подробно рассказывая об ощущениях миллиардам зрителей. Удачливый и бесстрашный Эдди Диаманд Первый мог всё.

Именно поэтому, когда Эдди, эффектно повернувшись к хоботу камеры клоунским профилем, заявил, что проберется на «Мир» первым и разузнает что к чему, ему сразу поверили.