Лариса Бортникова - Паяц и кофеварка

И камеру нащупал ладонью немедленно, едва лишь вспомнил, что ее смыло вместе с гримом. И снова её — шлёп на лоб.

— Добро пожаловать в Эдем. — Архитектор появилась откуда-то из кустов цветущей белой сирени.

— Ты бы еще перетяжку повесила неоновую. Бзз-бззз всё гудит, переливается и брызжет рекламным поносом, — Он пристально оглядел ее всю. От слишком худой бледной шеи до толстых лодыжек. И удивился. Не тому, как она помялась, подурнела за эти годы, а потому что ожидал, что неоновая перетяжка «Welcome to heaven» немедленно появится, отвечая на его мысленный запрос. Всё-таки рай! Обязан моментально реагировать.

— Ты почти не изменился, — улыбнулась она. — Всё паясничаешь.

— Работа такая, — пожал плечами Эдди.

— А у меня вот… Она подняла ладони над головой, похожая на очень тощего и замученного многовековой ношей атланта. — Нравится?

Эдди прищурился. Он знал, что она жаждет признания, похвалы. Как и знал, что достойна. Таких станций еще не было. Никогда. Но Эдди помнил про камеру, которая транслировала происходящее в эфир, не забывал про имидж подлеца и циника, поэтому заткнул слова одобрения поглубже в глотку, закудахтал и харкнул прямо в зеленую зелень, так чтобы плевком сбить со стебля лилии неторопливую гусеницу. Не промазал. Гусеница свернулась мохнатым колобком, скатилась на землю прямо под босые ноги Эдди, замерла. Ухоженная гладкая пятка шоукермена поднялась над лохматым тельцем и безжалостно на него обрушилась. И поерзала, чтоб уж совсем в кайф. Эдди даже нагнулся, чтобы полюбоваться на плод собственных усилий и дать полюбоваться остальным, и застыл… Как фламинго. Тощий, розовый, полусогнутый и нелепо задравший одну ногу.

Гусеница была мертва.

Более того. Она не восстанавливалась.

Эдди ждал секунду, две, три, минуту… Пять минут. Поднятая нога затекла, но Эдди не чувствовал. Он пялился на неподвижное насекомое, втоптанное в зелёную зелень и шевелил бледными губами. Как анемона-альбинос.

Ему пришлось довольно долго мучить мозг, чтобы сложить слово «мертва» и то, что растекалось внутренностями по траве вместе.

— Что? Что это тут? — Обычно Эдди так не говорил. Обычно он говорил иначе, в особенности, когда был чем-то удивлён. Но сейчас он был не просто удивлен. У него пересохло в ноздрях и волосы там же в ноздрях (больше нигде и не водилось) шевелились от ужаса.

— Можно повторить для наглядности. Вот. Хотя бы с этим, — Архитектор показала глазами на пару красногрудых снегирей, доверчиво расположившихся у нее на плече. Необходимо, чтобы еще раз убедились, поняли — «Мир», как и остальные станции, ожерелья беспределен.

— Ты… ты… — Пересохло не только в ноздрях, но и в горле. — Сделала? Здесь…

— Умирают. Да. Сделала, — Совсем уж безмятежно молвила Архитектор и всплеснула руками. Птицы лениво порскнули в разные стороны. Архитектор прижала ладони к груди этим своим совершенно особым непередаваемым жестом. Материнским что ли?

С кофеваркой просто. Всегда есть кнопка, на которую можно нажать, чтобы прервать процесс. Даже если эта чертова кнопка сломалась, есть розетка и вилка. Убаюкивает бдительность. Хозяину кофеварки не пристало сомневаться в том, что в любой момент может продемонстрировать кофеварке у кого тут власть.

Сложнее, когда кнопки, розетки и вилки физически не существует. Надеяться на то, что кодовый стоппер сработает в ста случаях из ста приятно, но несколько наивно, не находите? И если кофеварка, даже самая премудрая, остается кофеваркой и вряд ли начнет бегать по кухне за владельцем с одной только ей известными намерениями, то с некоторыми механизмами дело обстоит не столь радужно. В комиксах и триллерах, впрочем, всё это многократно обрисовано в ужасающих подробностях.

Нейл Урайя Весельчак не любил комиксов. Он, вообще, мало интересовался чем-то кроме роботехники, биологии и генетики. Был человеком неразговорчивым, угрюмым и даже мерзким. С «говорящими» фамилиями зачастую так. К примеру, с Весельчаком работала лаборантка по фамилии Разумнова — натуральная блондинка, если вы понимаете о чем я. Так вот профессор Весельчак, несмотря на нелюбовь к бульварным страшилкам, отдавал себе отчет в том, что биороботехника давно уже ходит по самой грани. Это же понимали и международные службы безопасности, и правительства, и даже церковь… Но если первые и вторые можно было убедить в том, что биороботехника перспективна и безопасна, добавив в доклад наукообразия и пообещав влиятельным людям солидный пай от будущих прибылей и пообещав не лезть в ВПК, то с церковью дела обстояли плохо. Совсем. Объединенные конфессии волновались и требовали приостановить работы над искусственным интеллектом. Настаивали на бессрочном вето на поточное производство биороботов. Умело разводили панику среди населения. С согласия ООН, назначили комицию по надзору за планетарным центром биороботехники, который Весельчак уже много лет возглавлял и который внушал церкви наибольшие опасения, поскольку в своих разработках продвинулся неприлично далеко.