Мати Унт - О возможности жизни в космосе

— Может, смотал удочки? — пошутил я.

— Нет.

Я опустил голову.

— Он всегда такой точный, — добавила Эстер.

— Надо узнать, не…

— Я уже все обзвонила.

— Никто ничего не знает?

— Нет.

— Может, он в самом деле смылся? — попытался я еще раз пошутить. Но именно теперь я действительно ощутил тревогу. Я понял, что Эстер ждет от меня помощи, и это сейчас самое главное. Иначе она не позвонила бы. Прежде всего я решил сам во всем разобраться.

— Куда он поехал?

— Сказал, за город. Он ездил иногда проветриться. Куда — не знаю.

— А раньше… он пропадал так?

— Нет. Мне жарко. Давай, перейдем на ту сторону.

Я купил Эстер эскимо. Она сосала его, вытянув губы трубочкой. Из открытого окна доносились звуки гармошки. Машины вздымали пыль. Эстер вдруг показалась мне маленькой-маленькой девочкой, хотя ростом была почти с меня. На небе не было ни облачка.

— Был у него отец? Или мать?

— Отец развелся, мать… больна.

— Больна?

— Да, в клинике для нервнобольных.

— Давно?

— Года два-три.

По городу шли такие будничные люди. Три девушки возвращались, наверно, с пляжа. Старуха тащила сетку с луком. Мать бранила детей. Легкий ветер шевелил волосы и юбку Эстер. Все казалось таким нереальным.

Наши взгляды встретились. Чужая судьба. Секунда — как тупой удар. У меня запершило в горле. Никогда нам этого не понять. Это слишком велико. По крайней мере, для нас. В любую минуту что-нибудь может случиться, и мы исчезнем из этого мира, так ничего и не поняв.

— Знаешь, мне страшно, — сказала Эстер. — Давай-ка лучше сходим в кино. Я не хочу ждать просто так. Понимаешь?

Не знаю, понимаю ли.

Но мы идем.

Молча шагаем в кино и не думаем о том, что мы случайно созданы для продолжения и сохранения своего рода; покупаем билеты, входим в зал.

К счастью, фильм захватывающий. Мне нравятся такие фильмы: следователь поправляет очки в роговой оправе, за ними умные усталые глаза. Бандит спортивного вида совершает головокружительные прыжки, публика вскрикивает от восторга. Его сообщник молод и плаксив. Ясно, что из него еще выйдет толк. Пританцовывая проходит девушка. Певичка из кабаре поет про ночь. В конце — погоня по крышам на фоне вечерней зари, выстрелы. Затем: следователь звонит домой, разговаривает с дочуркой. Завтра воскресенье.

Так прошли два часа. Было уже десять, когда мы вышли в сухой и пыльный воздух. На улице совсем стемнело.

Мы шли через парк, снова вокруг нас качались тени, моя рука нечаянно коснулась твоей, в Летнем саду все еще молотили по роялю и барабаны выбивали все ту же мелодию: ничего не понять никогда не понять ничего не понять никогда не понять… Я спросил Эстер, готовилась ли она в эти дни к экзаменам. Она покачала головой. Мы опять все вспомнили. Парк обрел новое значение, лист падал с дерева со смыслом, стая птиц взлетала в воздух с какой-то целью. И когда самолет преодолел звуковой барьер, заставив нас вздрогнуть, то это была не только звуковая волна, а содрогнулось небо. Затем из темноты вышел какой-то незнакомый мужчина. Подойдя ко мне, он что-то спросил. Я не понял.

— Что? — переспросил я его.

Мужчина сжал губы и откинул назад голову.

— Может быть, вам это неудобно? — пробормотал он со злостью.

— Что такое? Я не расслышал.

— Ладно, ладно, не нужно. Будьте счастливы. — Он еще раз ухмыльнулся и исчез в темноте. Я в растерянности поглядел ему вслед. Затем увидел, что мы уже подошли к дому Эстер.

Там наверху в окне горел свет.

Я притворился, что не замечаю этого: пусть увидит сама, меня это не касается…

Эстер ускорила шаг. Наша общая мысль…

— Вернулся, — прошептала она нечаянно и пошла еще быстрее. Я отстал. Если так, то мои функции самаритянина выполнены.

Эстер, не обращая на меня внимания, вошла в дом. Я ждал.

Из садов поднимались теплые запахи.

Я закурил. Под фонарем мелькнула бабочка. Я пошел по улице. В стороне разворачивалось такси. Прошла мимо пожилая пара. Теперь я лишний? Снова первая мысль о себе, не так ли?

Затем свет в окне погас.

Хлопнула дверь. Эстер.

Я ничего не спросил.

Она смотрела в сторону, в темноту. Листва качалась по ветру, роняя на ее лицо то свет, то тень.

— Я сама включила свет. Днем…

Зачем ты это говоришь? Или моя ранимая душа не вынесет этого? Может, все-таки лучше задумчиво помолчать?

— Пойдем.

— Ты должна быть дома. Может…

— Ты думаешь?

— Да.

— Пойдем со мной.

— Зачем?

— Пойдем.

Мы поднялись по лестнице. Запах старого дома, голубые обои…