Наталья Дорошко-Берман - Красная гора - Рассказы

Ну то, что я хожу по их шикарным магазинам и ничего не могу купить на те доллары, что мне, как гостье, обменяли, это понятно. Я же цену каждой вещи умножаю на двадцать, и прихожу в ужас, до чего все у них дорого! У нас же сейчас на черном рынке один доллар за двадцать рублей продается. Но они-то, они, прожив там по году, по два, зачем по-прежнему умножают все на двадцать, вы мне объясните? Почему мой чикагский друг хотел мне послать чай в подарок, а потом умножил его цену на двадцать, решил, что это слишком дорого, и передумал? Или ухажер мой чикагский, университетский профессор, между прочим. Пригласил в ресторан. Долго ходил со мной по улицам и по запаху выбирал, какой ресторан лучше. А когда, наконец, выбрал, усадил меня за столик и сказал: «Ну я вообще-то дома поел, я только кофе себе возьму, а вы заказывайте себе все, что хотите».

Ну как, по-вашему, я должна была реагировать? Я, конечно, ответила, что тоже хочу только кофе. Видели бы вы, как он обрадовался! А по их ресторанам можно ходить всю жизнь и за всю жизнь так всех блюд до конца и не перепробовать. А вкусно до чего! Но когда я пришла на курсы и меня спросили, как там в Союзе, и я ответила: «Продуктов нет. А так все более или менее», — они завопили: «Продуктов? Всего-то? Так зачем же мы уезжали?». Они же все думали, что спасаются от погромов. А погромов все нет и нет. Только бронетранспортеры на улицах. Вообще-то антисемитизм и в Америке есть, особенно среди негров, говорят. Вот Бузя с мужем спасались от погромов, так этого мужа в Чикаго убил негр. Может, грабануть хотел, может из антисемитизма, черт его теперь разберет.

А талантливый, может быть, даже гениальный художник Марк Ройтман спасался не от погромов, а от безденежья и безвестности. Он же ничего не умел делать, только рисовать. А когда уезжал, то все свои картины раздарил, потому что платить огромную пошлину за собственные произведения не хотел и не мог. В Чикаго я видела его картины у дочери коллекционера Аркадия Михайловича. Аркадий Михайлович — тот смог заплатить пошлину. Из всей своей коллекции он только и вывез, что несколько картин Марка Ройтмана. А Марк, который надеялся стать в Чикаго знаменитостью, по-прежнему не хочет зарабатывать деньги другим трудом и потому сидит на пособии по безработице, и у него нет денег, чтобы купить себе холст и краски. А Аркадий Михайлович, богатый коллекционер, который не собирался ехать ни в какую Америку, а наоборот, в восемьдесят пять лет всерьез собирался жениться на своей тридцатилетней соседке, живет сейчас в чикагском доме для престарелых. Чикагские дома для престарелых не нашим домам чета, но все же, все же… Как он любил собирать у себя гостей! Как гости любили собираться у него среди прекрасных картин и скульптур! Конечно, он обманывал себя, что это он нужен этим людям. Конечно, они обманывали его. Но он был счастлив. И тридцатилетней соседке, на которой он собрался жениться, он тоже не был нужен, но она считала, что его богатство стоит того, чтобы быть ему преданной помощницей до конца его жизни. А когда внук, уезжающий в Америку, объяснил Аркадию Михайловичу, что тридцатилетняя соседка выходит замуж не по любви, он вначале не мог в это поверить, а потом распродал все свое имущество, за исключением нескольких картин Марка Ройтмана, потому что поверил, что едет доживать свою старость с дочкой и внуком. Теперь картины Марка Ройтмана висят у его дочери. Она приезжает к отцу раз в месяц, а внук и того реже. От судьбы не уйдешь.

Когда аэрофлотский самолет сел на советскую землю, в салоне раздались аплодисменты. Я сама зааплодировала даже, а на душе все равно кошки скребли, и казалось, что больше ни мне, ни всем нам, оставшимся, никогда ни в какую страну нос высунуть не позволят. И тогда я повторила, как заклинание: «От судьбы не уйдешь!» Вы попробуйте, это помогает.

— Пришел мой муж, экстрасенс, он скажет, как мои дела на самом деле, — объявила Таня соседкам.

— Боря, — закричала она ему в распахнутое окно (в палату к ним никого не пускали), — лягушки показали, что беременность у меня замерла. Скажи, может быть, они врут?

— Мне надо удалиться и подумать пять минут, — ответил Боря.

— Таня, — отозвался он через некоторое время, — лягушки показали правду. Я мог бы оживить плод, но нам это ни к чему.

Соседки в палате захихикали:

— Чокнутый он у тебя, что ли? Это же все равно, что мертвого оживить.