Ингер Кристенсен - Книга за книгой

Может, все-таки есть возможность достигнуть какого-то внутреннего мира. Я сварила кашу и свеклу. Попробую убраться до обеда. Поговорила вчера немного с соседкой, одинокой женщиной моего возраста. Бездетной. У нее был бойфренд, когда я сюда переехала, но теперь нет. Она начала мне нравиться. В ней есть некая уверенность. След того, что ее любили в детстве.

25 декабря

Маму оставили в больнице, высокое РОЭ. Мы были у нее пару часов вчера вечером. Или чуть более часа, может полтора. Я принесла немного салата из свеклы, но зря, она сказала, что не может есть. Ее мутило, рядом с ней в постели лежал пакет для рвоты, только выпила немного рождественской газировки. Она очень слаба. И мала. В подарок на Рождество она получила биографию Улофа Пальме — мне пришлось помочь ей удержать книгу на весу.

Она говорила через силу. Полистала книги, упомянула Пальме, похвалила стиль Тумаса, повторив какую-то старую тезу о том, как следует одеваться (не как «нувориш»), чтобы выглядеть элегантно. Хотела показать, что благодарна, сказала: «А у меня вот для вас ничего нет».

Я боюсь, что она умирает. Беременная медсестра, которая отвечала за нее, сказала, что позже они попробуют дать ей немного черничного киселя.

Вечером мне стало больно. Мне подарили несколько DVD-дисков с записью телесериала. Я не смогла его посмотреть, растревожилась от подспудного насилия, декораций, бессмысленно зловещего пейзажа. Я помолилась, послала смс нескольким друзьям по двенадцатишаговой программе, молитву о том, чтобы Господь укрепил ее, вернул силы, чтобы она снова смогла есть, хотела есть. «Я поем, когда Пер заберет меня домой», — сказал она. «К тому времени ты успеешь умереть», — ответила я про себя.

Я никогда раньше не горевала. А теперь у меня болит все тело. Она моя любовь, любовь всей моей жизни. Я не хочу, чтобы она умирала. Но она умрет, вопрос только в том — когда, и мне нужно больше времени, хотя я и не знаю точно, что мне с ним делать.

Читаю Лидию Гинзбург — о голоде в блокадном Ленинграде. О том, что значило иметь дома семью, жену или сестру, делиться с ними пайком. Есть половину порции каши (на чайном блюдце), а остальное перекладывать в желтую или голубую посудину (из какого материала?) и нести домой. Кто-то соскребает несколько ложек каши в такую посудину в столовой, а кто-то другой ему говорит: «Вы все еще делитесь? Знаете, а я уже не могу». Двойное чувство или скорее раздвоенное, многажды раздвоенное чувство по отношению к семье, жене, сестре. С которыми надо делиться едой, но это именно они дают ощущение нормальности жизни. Думаю, дед выжил, потому что ему не надо было делиться пайком с женой и дочерьми, но при этом им можно было писать, заботиться о них, планировать встречу, искать подарки. Восемьсот граммов пищевого жира стоили тысячу рублей. Килограмм крупы — пятьсот или шестьсот рублей. Профессорская зарплата — очень высокая месячная зарплата.

Маме кажется, что ей не надо есть, что ей хорошо не есть, что это ей к лицу. Ей хватило сил указать, куда поставить принесенные нами рождественские декорации, гиацинт в горшке. На подоконник. Нет, не радио, «это слишком». «Красивое окно», — отметила она потом. Прежде чем пойти, я по ее просьбе помогла ей навести порядок на тумбочке. Я бы хотела видеть в этом желание жить, чувство жизни. Но я знаю, она хочет, чтобы был порядок, чтобы вокруг нее все было достойно, даже в смерти.

Когда театр по-настоящему хорош — не час за часом, ведь ничто по-настоящему хорошее не длится долго, а в те озаренные светом мгновения, когда время уплотняется, в спектакле всё необъяснимым образом сходится и тебя наполняет необычайное по силе ощущение прозрения, — хотя не так легковыразить словами, в чем это прозрение состоит, — то есть когда театр являет лучшее и надо описать такие мгновения, в Венгрии говорят: «Ангел прошел по сцене». Этого выражения, насколько я знаю, нет ни в норвежском, ни в других скандинавских языках, в то время как в Венгрии его обычно используют, обсуждая театр, и в разговоре, и в рецензиях. И разве оно не прекрасно описывает театр в лучшем его проявлении, когда действительно получилось? Ангел прошел по сцене.

Как мне объяснили, выражение это не означает, что ангел парит над сценой, он проходит по сцене, вдруг дает о себе знать незримым присутствием, проходит столь же внезапно, сколь и невидимо глазу, сквозь текст и актеров и, оставаясь невидимым, исчезает. В одно мгновение. Незримо присутствует. И исчезает. И все же оставляет след в душе тех, кто пережил эти мгновения, когда случилось необъяснимое.