Эмманюэль Пиротт - De Profundis

Эта гроза была первой в длинной череде стихийных бедствий; они бушевали почти по всей Европе, по слухам и косвенным сведениям. Май обычно был месяцем гроз, как ноябрь – месяцем бурь, но такого еще никогда не видели, только старики поговаривали о катастрофах, о которых они одни и помнили и которые превосходили все, что «нынешняя молодежь» могла себе вообразить.

Роксанна не знала, сельская ли местность делает буйство природы более впечатляющим, чем в городе. Едва наступал покой на несколько часов, как вдали слышался удар грома, предвещая новый разгул стихии. Небо вновь обретало тот божественно-апокалиптический вид, который она видела осенью. И приходилось сидеть в четырех стенах. Смерчи опустошали все, круша дома, губя посевы, калеча скот. С неба падал по большей части град, кусочки льда величиной с яйцо. Целые участки леса загорались от молний. И каждый день находили обугленные трупы животных на полях и дорогах. От удара молний погибло несколько человек, другие отдали богу душу от ран, нанесенных градинами. Оссонь затопило, несколько домов смыло водой. Все сокрушались о посевах; что они теперь будут есть? Вопрос, возможно, праздный, так как никто не был уверен, что в обозримом будущем вообще придется есть что бы то ни было. Все могли вскоре сгинуть, стоило ли беспокоиться о пропитании?

В эти долгие дни и ночи, похожие друг на друга, как близнецы, мать и дочь по большей части держались врозь. Он сновал от одной к другой, как и они, подавленный бурей. Он спрашивал себя, переживет ли его сознание эти разверзшиеся хляби небесные, будет ли ему дано увидеть мир, покрытый водой; и есть ли где-нибудь предусмотрительный дурень, которому, как Ною, придет в голову блестящая идея обезопасить свою семью в надежде, что его сыновья и дочери вновь заселят мир своим потомством, посулив роду человеческому столь же безнадежное будущее, сколь гибельным было прошлое, до следующего потопа? Человек – осел, всегда спотыкающийся об один и тот же камень.

Роксанне приходили в голову те же абсурдные вопросы библейского характера; он и сам не знал, проклюнулись ли они сперва в его собственном уме или в ее. С тех пор как свирепствовали грозы, держа женщин взаперти, мысли Роксанны переплетались с его мыслями, и он зачастую был неспособен распутать этот клубок, в который свились два их сознания. Он часто видел ее у окна, равнодушную к молниям, сверкавшим у самого стекла, устремившую взгляд на пруд, покрытый черными, как мазут, волнами. Она видела, как входит в него, идет к середине, спокойно, без страха. Она была готова. И он тоже. Он надеялся, еще не смея в это поверить, что смерть Роксанны дарует и ему окончательный покой. Или что Роксанна придет к нему в этой смерти, которая была не совсем смертью. Что он не будет наконец одиноким и несчастным. Он презирал себя за то, что еще чего-то хотел, что в нем жило желание избавиться от одиночества; он оставался узником своего удела человеческого, хоть в нем и мало уже было от человека.

Роксанна не понимала, почему эти чудовищные смерчи напоминали ей больше о происхождении мира, чем о его агонии. Возможно, потому, что она сама чувствовала себя заново родившейся после контакта с «духом дома». Она не знала, как назвать этого человека, жившего теперь с ней. Она чувствовала его близость каждую минуту; доверяла ему всецело и слепо, как никогда раньше. Она просила его взять ее, сделать для нее то, чего она сама не решилась бы совершить. Он выберет момент, и она последует за ним. Эта уверенность и спокойное ожидание не выматывали ее больные нервы, наоборот. Часы текли в какой-то разочарованной истоме. Иногда ее желание увидеть его, коснуться было так пылко, что она испытывала острую боль и бесконечную грусть. Но и из незримого он дарил ей чудеса; расточал мимолетные, но светлые ласки, соединялся с ее душой, знал ее самые потаенные помыслы. Он всегда был в ней, а порой, в глубине ночной тишины, в сердце ее самых сокровенных снов, он был ею.

На следующий день после одного из пресловутых ураганов прибежала лошадь. Между двумя порциями града, сразу после того как страшная молния ударила у источника, Роксанна увидела, как она, перепуганная, бегает вокруг пруда. Огромная лошадь глубокого черного цвета с блестящими боками скакала, металась, брыкалась, вставала на дыбы. Стелла спустилась с чердака на яростное ржание. И мать и дочь долго наблюдали за несчастным животным, не зная, что делать. Роксанна немного знала лошадей, ездила верхом в отрочестве, но они были не так хорошо ей знакомы, чтобы попытаться подойти к лошади в таком состоянии. И не только поведение лошади тревожило ее, но и сами условия ее появления; она, казалось, вышла из созидательного транса некоего бога, еще не наведшего порядок в хаосе. И животное как будто испугалось, попав в этот едва намеченный мир. Было необычайно наблюдать за этим выплеском энергии, смешанной с муками мощного тела животного, среди опустошенного пейзажа, под небом, испещренным молниями.