Эмманюэль Пиротт - De Profundis

Но вот мать снова кричит на него:

– Придется тебе потерпеть меня еще немного! Но ты успокойся, недолго осталось, скоро все кончится. Все там будем в самом скором времени.

А вот это вполне возможно. Конец света. Он тоже чувствует его приближение. Чувствует страх, великий страх, веющий над миром. Но как знать, что этот раз будет последним? Что Бог в своей бесконечной мудрости все же решит избавиться от человечества? Он не верит в Бога. Когда-то делал вид. Когда надо было сражаться во имя Его, силой брать женщин, насаживать младенцев на пики; лучше было иметь веское основание делать все это. Тогда он призывал Бога.

Мать продолжает с ним говорить, высказывать ему свои страхи в криках и брани. Но он больше не слышит ее. Он не может отогнать образ окровавленного младенца с торчащим из живота копьем; крошечные ножки еще дрыгаются, как лапки перевернутого на спину жука. Вправду ли он видел это, пережил ли наяву, или это снова одно из тех далеких и обрывочных видений, что преследуют его из какого-то места и времени, где он не был? Чужие сны и воспоминания так часто выплескиваются в него, что он уже не знает, что принадлежит собственно ему.

Она обозвала его старой ведьмой, злобной совой… И вдруг он понимает! Она говорит не с ним. Она обращается к пожилой женщине, что изображена на картине в большой комнате. Он хорошо ее знает, злобную сову. Она, наверно, прожила здесь дольше всех. Все никак не умирала. Теперь он ее вспомнил. Он даже наблюдал за ее агонией в большой кровати с балдахином, однажды зимней ночью. Струйка теплого дыхания вытекала из ее надменных ноздрей с неравными промежутками. Потом она испустила вздох, и струйка иссякла. Одно он помнит необычайно явственно: последняя мысль старухи была о ее собаке; она думала, не забыла ли прислуга купить «крокеты».

Странно, на его взгляд, обращаться к мертвым. Мертвые не говорят, не думают, не испытывают ни горя, ни радости. Смерть – это конец жизни, так что вряд ли можно ожидать от нее многого. Христос посулил воскресение и вечную жизнь. Это все сказки. Да и кому она нужна, вечность? Жизнь человеческая достаточно тяжка, чтобы не желать продлить ее до бесконечности. И все же на что только не способен человек, чтобы выиграть несколько часов, несколько жалких минут у смерти, продлить еще на несколько секунд свое глупое существование?

Снова образ пронзенного младенца вспыхивает в его сознании, как молния. Ребенок насажен на конец копья, которое держит мужчина, и от каждого его шага маленькое тельце жестикулирует, будто он еще жив. На мужчине шлем, лица его не видно; он идет в лабиринте улочек, усеянных трупами и умирающими, мужчинами, женщинами, детьми. И кровь, повсюду кровь, свежая, теплая, тошнотворная. Крики боли смешиваются с криками воинов: они бьют, рубят, колют, кромсают с исступленной яростью. Он идет в этом людском море, шагает, топчет высокими сапогами лежащие тела, встречает взгляды, не зная, живы ли эти люди; пустые глаза уже открыты в небытие. Что это за город? Кто эти воины? Что он здесь делает? Внезапно видение покидает его, оставив уверенность, что сцена этой бойни принадлежит именно ему. Она часть его, она запечатлена в нем неизгладимо, она живет в том, что заменяет ему сознание, но и еще что-то… Что-то, что его покинуло, но порой напоминает о себе.

А та все еще здесь, сидит, причитает, тщетно взывает к своей старой мегере-прабабке! Пусть она встанет! Пусть выйдет в ночь и холод, чтобы вернуть девочку домой! Пусть послушается его… Сейчас же. Сейчас…

Роксанна поднялась, охваченная внезапным ужасом. Она чувствует, что больше не одна в кухне; здесь есть чья-то чужая воля, властная, неодолимая, жестокая. Это что-то очень сильное, проявляющее к ней острую, глубокую враждебность. И сейчас оно приказывает ей покинуть дом. Двигаясь как автомат, она надевает пальто и выходит в ночь с фонарем. Небо усыпано звездами, лед сковал пруд и лес за ним. Она обходит замерзшую поверхность, углубляется под деревья, на минуту останавливается и стоит, замерев в напряженном ожидании. Но ничего нет, только она, совершенно одна. То, что было в доме, осталось там.

Тишина густая, нарушаемая только хрустом замерзших листьев под ее шагами. Она знает, где Стелла и Джеки ставят силки, где они любят отдыхать и перекусывать. Дочь однажды уговорила ее пойти с ними. Но ночью все совсем другое… И Роксанна идет наугад, спотыкаясь о пни, натыкаясь на ветви. Ей хочется позвать дочь, но страшно нарушить почти сверхъестественный покой, окутавший ее. Она уже поднялась до середины холма и боится спуститься по противоположному склону, но все же идет вверх, к той огромной поляне, где можно увидеть иногда по утрам оленей и ланей, спокойных и внимательных, точно живые статуи в фантастическом парке. Она видела их мельком однажды, и это видение осталось с ней на много дней, принося чувство успокоения. Она вернулась туда некоторое время спустя, но поляна была пуста, печальна в тумане, и Роксанна даже усомнилась, что видела сказочных животных.