Эмманюэль Пиротт - De Profundis

Стелла видится ему все явственнее. Никогда она не была так близко. Он ощущает биение ее сердца, слышит ее медленное дыхание, отчетливо видит ее глаза, редкого и пронзительного зеленого цвета. И на этот раз поле зрения не ограничено, очертания не размываются в потемках; он может рассмотреть детали этой комнаты, где находится Стелла, буфет, кухонную утварь, окно, а за стеклом небо, глубокое, синее с лиловым оттенком, где светится бледная луна. Он узнает ее: ночь.

Девочка говорит, задает ему вопросы. Давно ли он здесь? Холодно ли ему? Голодно? Грустно? Он сосредоточился на необходимости остаться в контакте с малюткой. Но она выглядит разочарованной. Дело в том, что при всем своем желании он не может ей ответить. Она продолжает посылать ему потоки фраз, которые уже теряют смысл. Образ девочки мутится, дробится; он чувствует, что она ускользает от него, удаляется, оставляет его в пустоте, в одиночестве.

Тушеная капуста готова. Стелла не решается позвать мать, которая лежит без сил на кровати: вымоталась, укрывая на зиму огород. Она наполняет две тарелки; добавляет третью, вспомнив, что сегодня вечером придет Джеки, принесет молоко, сыр и сигареты. Стелла бесшумно идет в комнату Роксанны. Открытая упаковка ксинона на ночном столике… Если разбудить мать сейчас, Роксанна будет злая как собака весь вечер и не сможет снова уснуть. Она будет бродить по дому с фонарем в руке, смотреть пустыми глазами, а среди ночи Стелла услышит ее рыдания. Урчит, приближаясь, мотор трактора. Она спускается вниз, встречает Джеки в дверях. Он подходит к ней в несколько больших шагов. Джеки всегда ходит так, будто перешагивает через ручьи; Стелле трудно угнаться за ним в лесу, куда они ходят ставить и проверять силки. С головами сыра в кухню входит его крепкий запах фермы. Стелла уносит сыры в погреб, оставив один к ужину на закуску. Никогда до приезда в деревню она так хорошо не ела. Отец водил ее в дорогие рестораны, где блюда были такие замысловатые, что и не разобрать толком, что ешь. А домой им каждый день доставляли готовые обеды на основе исключительно синтетических продуктов высокого качества, вообще не имевших никакого вкуса.

На вопросительный взгляд Джеки Стелла отвечает, дернув подбородком и подняв глаза кверху: мать в постели; Джеки лишь глубоко вздыхает, пожав плечами. Стелла знает, что Джеки досадно не видеть Роксанну. Это заметно по тому, как он чешет в голове каждые две минуты.

– А в школе как оно?

Это был обычный вопрос, завершающий их встречи, на который Стелла отвечала всегда одинаково:

– Хорошо.

Хотя она спрашивала себя, зачем вообще нужна школа: мадам Жорис учила их вещам, совершенно от них далеким. Они решали задачи по математике, в которых шла речь о скоростях поездов, самолетов, ценах на бензин. Обсуждали права человека, детский труд, давние войны двадцатого века, все темы, относящиеся к миру, больше не имевшему ничего общего с тем, в котором они жили. Но излюбленной темой мадам Жорис был Иисус. Она воодушевлялась как никогда, рассказывая его историю. Стелла приучилась опасаться людей, затрагивавших эту тему. Однако жизнь Иисуса оказалась не лишена интереса; в ней были приключения, саспенс, и кончилось все очень плохо. Мадам Жорис настаивала на том, что умершие, которые были добрыми при жизни, отправляются на небеса к Иисусу и будут там вечно жить счастливо. А другие куда, злые? Как куда? В ад, страшное место, полное огня, и будут гореть там, тоже вечно. Такие вещи Стелла слышала впервые. Она спрашивала себя, куда же отправится ее собственная мать? Ответить на это было трудно. Однажды она в кои-то веки подняла руку на уроке, чтобы заявить мадам Жорис, что та заблуждается, что нет добрых и злых и все не так просто.

Джеки съел еще кусок сыра с краюхой хлеба, вид и вкус которого – камень камнем – указывали на то, что испекла его Роксанна. Потом он ушел. На обратном пути, трясясь на своем тракторе, он немного тревожился. Не надо бы этой девчушке жить с женщиной в таком подавленном состоянии. Но взять ее на ферму он не мог. Отец держал его в страхе. С него станется бить кроху, как он бил когда-то его, а то еще, чего доброго, притиснет ее в хлеву и задерет юбки… Так случилось с малышкой Сумань много лет назад. Она уехала во Францию в восемнадцать лет и не вернулась.

Как бы то ни было, Стелла никогда не согласится покинуть ни мать, ни дом. Джеки и спрашивать ее было не надо, он знал ответ: нет. С высоты своих восьми лет она смотрелась настоящей хозяйкой и заботилась о доме, как о живом существе. В свое время в нем сменяли друг друга жильцы: после смерти Мод жил адвокат из Льежа с семьей, городские пижоны, приезжавшие только на уикенды, потом два учителя-холостяка, торговцы бумагой и, наконец, беженцы из Эритреи, которых поселила в дом коммуна с согласия матери Роксанны. Отец семейства умирал от рака, метастазы пошли по всему организму. На больницу не было денег. Соседи скидывались, чтобы купить ему морфий; это было за четыре года до Эболы. После смерти отца и отъезда семьи дом пустовал. Джеки больше не бывал в нем до того летнего дня, когда пришел с Лизеттой и Марселем на следующий день после приезда Роксанны. До этого дня ему частенько случалось проходить мимо, когда он шел на охоту. Он останавливался ненадолго перед фасадом, выкуривал сигарету. Дом, казалось, дремал, в его пустых пространствах жила тяжелая тишина. Окна с наличниками поблескивали лаковой чернотой и напоминали о едва заметном колыхании пруда. Джеки не хотелось бы здесь жить, но он не мог объяснить, почему.