Денис Блажиевич - Новогодний роман [СИ]

— Чувствуешь, Подифор? — спросил он у Дудилова.

— Что? — Подифор Савельевич растерялся, услышав неожиданный вопрос. Чулюкин оставив недоумевающего Дудилова, обратился к Рыбе.

— Вы, Иван Никифорович, что на себя выливаете, когда даму наповал сразить желаете?

Иван Никифорович покачал самодовольно телом, постепенно с распространением алкоголя пропадала слаженность в движениях и мыслях.

— Кензо, что же еще.

— Есть такой ингридиент. — согласился Чулюкин. — Но немного. Что же это? По ярости вроде бы Дихлофос. Но откуда ему взяться здесь. Кто же сам себя травит. Никто. Дабл виски. Точно. Дабл виски. Помнишь, Савельевич 98 — й, когда у Шаурмы Махачкалинского бензаколонка сгорела? Там пакля, что возле сожженной канистры нашли, также пахла. Дымом и дабл виски. Звонков, ты что ли?

— Угадал гад. — Звонков нехотя выступил из своего укрытия.

— Нехорошо гражданин Звонков ругаться.

— Ты не по форме, чтобы меня совестить. — Звонкову показалось, что наступает подходящая минута для расплаты. Конфискованные елки стучали в его сердце.

— Тюкну, сейчас тебя за все хорошее и никуда жаловаться не побежишь.

— Не угрожай, Звонков. — поиграл побелевшими желваками Чулюкин. — Я здесь с друзьями.

— С какими только. Если с такими как я не поздоровится тебе. Будет тебе от начальства если узнает. — со злорадством произнес Звонков. — Ёкнутся тебе мои ёлки. Отрыгнутся они тебе колючками.

— Цыц, Звон. — сердито оборвал Звонкова Дудилов. — Потом между собой решите. Видишь гости у нас.

— Merchaba. — сказал один из вошедших во время перебранки в гостиную турок и добавил по-русски, совершенно чисто.

— Здравствуйте.

Он не был похож на хрестоматийного турка в атласных шальварах, красной феске с тонким лошадиным кемалем и восточным многослойным базаром вместо характера. Мало того, что он не имел никаких усов. Не в этом дело. У нас пятую графу в паспорте отменили тоже. Мало того, что у него было застенчивое дамское брюшко, пухлая шея, слабые руки и широкие бедра — основание равнобедренного треугольника. Не каждый турок янычар, не каждая иголка — ятаган. Основным являлось то, что он был белее снега, белее белого. Совершеннейший альбинос. Представьте себе. Белые прямые, а не выпрямленные волосы ниже нормы, следуя застоявшейся моде. Под этими волосами сахарная голова с тяжеловатыми наспех сляпанными чертами. Красные кроличьи глаза с расширенным сладострастным зрачком и розовые, пропускающие солнечный свет, уши. Надежная преграда разве что для альфа лучей.

— Шабан Кораман. — представился альбинос.

В это верилось с трудом.

— Мустафа-эфенди. — почтительно назвал имя своего спутника Шабан Кораман.

Мустафа — эфенди был высоким, выше Подифора Савельевича. Излишне жирен в силу возраста. Лоснились выбритые до синевы щеки и подбородок с вертикальной ложбинкой. Глаза ушли далеко внутрь под защиту нависших над ними густых и ухоженных бровей. Снизу глаза были окружены врожденными пигментированными пятнами. Нос был тонкий и прямой. Он заканчивался обихоженными усами (минимум раз в неделю, десятиминутный сеанс у личного парикмахера) и плотоядными губами. Мустафа-эфенди носил землистого цвета узкополую шляпу с перышком. Был мудр, расчетлив, отважен и пальто его с чернобурым воротником лежало на заботливых руках Шабана Корамана, а не на вешалке. Вид Мустафы-эфенди как нельзя точно подходил к словам плаката у железнодорожных полосатых и опасных переездов. «Не торопись. Поезд мгновенно остановиться не может». Мустафа-эфенди сел на кончик стула, подогнул под себя остроносые с бежевыми боковыми вставками туфли. Приготовился к прыжку. Шабан Кораман положил хозяйское пальто на колени, так чтобы драгоценный воротник безопасно свисал, не касаясь пола. Чулюкин по-свойски грохнулся рядом с Рыбой. Ивана Никифоровича кануло вперед и назад. Звонков остался у двери. Сжатыми кулаками наполнил карманы. Вошла Изольда. Она принесла гигантскую, утомленную в духовке, печеную индейку. Поставила ее в центре богатого стола. Зачем-то индейка была прошита вдоль середины деревянными зубочистками с бумажными зонтиками. Изольда отошла от стола и встала, как часовой на посту, у солончакового растрескавшегося подоконника, где за занавеской она могла видеть рукастое алое. Были слышны взрывы ранних петард за окном на улице. Нетерпеливые голоса невыдержавших ожидания людей. Подифор Савельевич медлил. Что-то подсказывало ему. Спешить не стоит. Размеренно нужно было подходить к делу. Сановно. Издалека начал Подифор Савельевич.