Али Смит - Зима

— Мы должны прямо сейчас сказать друг другу что-нибудь прекрасное, — говорит его мать. — Каждый из нас за этим столом должен рассказать присутствующим о самом прекрасном, что мы когда-либо видели.

— Фило София, — говорит Айрис. — Кажется, все эти годы она воображала, будто я считала ее философом. Но это не так. Я не имела в виду философию.

Она втягивает плечи и смеется.

— Я имела в виду такое печенье, — говорит она. — Тонюсенькое . Такое просвечивающее, что даже кажется, будто его практически нет.

— Моей старшей сестре нравилось разочаровывать, — говорит его мать.

Она говорит это с огромным достоинством, хоть и повернута к ним спиной.

— Ладно, начнем с меня, — говорит Люкс, — самое прекрасное, что я когда-либо видела. Это тоже связано с Шекспиром. Это было внутри Шекспира. Я имею в виду, не в произведении, а на произведении, это был реальный предмет, предмет из реального мира, который кто-то в какой-то момент вставил в книгу Шекспира… Я жила в Канаде, училась в школе, нас повели в библиотеку, и у них там был очень старый экземпляр Шекспира, а внутри на двух страницах — отпечаток цветка, который кто-то засушил… Это был розовый бутон… В общем, это был след, оставленный на странице тем, что когда-то было бутоном розы, силуэт розана на длинном стебле… Всего-навсего след, оставленный цветком на словах. Бог знает кем. Бог знает когда. Пустяковина. С первого взгляда могло показаться, что кто-то оставил мокрое пятно или маслянистую кляксу. Пока не присмотришься. Тогда проступала линия стебля с силуэтом розана на конце… Это моя самая прекрасная вещь. А теперь… ты.

Она слегка подталкивает локтем Арта.

— Твоя самая прекрасная вещь, — говорит она.

— Угу, самая прекрасная вещь, — говорит Арт.

Но ему ничего не приходит на ум: он не сможет сосредоточиться из-за назойливой перебранки между его матерью и теткой.

— Я больше не могу ни секунды находиться рядом с ее гребаным хаосом. (Его мать обращается к стенке.)

— Хорошо хоть я оптимистка, несмотря ни на что. (Его тетка обращается к потолку.)

— Недаром мой отец ее ненавидел. (Его мать.)

— Наш отец ненавидел не меня, а то, что с ним случилось. (Его тетка.)

— И мать ее ненавидела, они оба ненавидели ее за то, как она поступила с семьей. (Его мать.)

— Наша мать пережила войну и ненавидела режим, который тратил деньги на всевозможные виды вооружения. Причем ненавидела настолько, что удерживала из своих налоговых платежей процент, который шел на производство любого вида оружия. (Его тетка.)

— Моя мать никогда ничего подобного не делала. (Его мать.)

— Я знаю, что делала. Я сама помогала ей каждый год высчитывать процент. (Его тетка.)

— Ложь. (Его мать.)

— Самообман. (Его тетка.)

— Убеждена о том, что только ее жизнь имеет значение, только ее жизнь изменяет мир к лучшему. (Его мать.)

— Убеждена в том, что мир, возможно, не таков, каким ты его себе представляешь. (Его тетка.)

— Бред. (Его мать.)

— Точно что бред. (Его тетка.)

— Сумасшедшая. (Его мать.)

— Говори за себя. (Его тетка.)

— Мифотворчество. (Его мать.)

— Если кто-то здесь и фантазирует, то уж только не я. (Его тетка.)

— Эгоистка. (Его мать.)

— Софистка. (Его тетка.)

— Солипсистка. (Его мать.)

— Прилежная мелкая показушница. (Его тетка.)

— Я знаю, что ты сделала со своей жизнью. (Его мать.)

— Я тоже знаю, что ты сделала с моей жизнью. (Его тетка.)

Затем неожиданная пауза — пауза, которая наступает, когда произносят вслух что-нибудь слишком правдивое.

Арт пытается понять что, но не может разобраться. Да и в любом случае неохота разбираться. Он отказывается от попыток. Не похер ли, из-за чего там грызутся две старухи?

Арт уже сыт Рождеством по горло. Теперь он знает, что больше никогда не захочет снова встречать Рождество.

В то же время, сидя за столом, ломящимся от еды, он тоскует по зиме — настоящей зиме. Ему хочется ощутить сущность зимы, а не эту половинчатую серую тавтологию. Ему хочется реальной зимы — с лесами, занесенными снегом, с деревьями, подчеркнутыми его белизной, с их сияющей наготой, усиленной ею, с землей под ногами, покрытой снегом, словно замерзшими перьями или клочьями облаков, но при этом испещренной золотистыми полосами в лучах низкого зимнего солнца, проникающих сквозь деревья, и с едва различимым следом в конце, проходящим вдоль углубления в снегу, указывающего на заметенную тропинку между деревьями, где взору открываются леса, озаренные нехоженым, непорочным светом, просторным, как ширь снежного моря, сулящим вверху еще больше снега, который дожидается своего часа в небесной пустоте.