Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

— Госпожа Чжу Ли, — сказала Лин, — а вы всегда носите с собой скрипку?

Футляр у нее на коленях был холодный, как камень осенней ночью. Чжу Ли кивнула.

— Немного странно это, вам не кажется? — сказала Лин.

Старая Кошка шумно принюхалась.

— Ничуть не странней, чем бумага с ручкой, которые ты таскаешь в карманах! Ты, в конце концов, студентка, ну а она скрипачка.

— Тогда Сань Ли с тем же успехом мог бы ходить с саблей. У него, кажется, специальность такая — провоцировать.

— Если ты ему велишь прекратить, он, может, и прислушается, — сказала Старая Кошка.

— Я вас умоляю! Сань Ли никогда не станет выступать перед одним-единственным зрителем.

Чжу Ли хотелось спросить их о Кае. Вместо этого она раскрыла эссе Ху Ши и начала читать первые строчки. Перелистнула, прочитала еще. Текст был переписан от руки — квадратным, но прекрасным в своей отваге почерком. Она пролистала еще. То была та же рука, что переписала и Книгу записей. То был почерк ее отца, и она где угодно бы ее узнала.

Старая Кошка пристально на нее поглядела.

— Неглупое эссе, да? — сказала она.

Было ли то разыгравшееся воображение Чжу Ли — или в вопрос был искусно вложен еще вопрос?

— Уверена, что так, но меня больше заинтересовал каллиграф.

Чтобы сбить Старую Кошку со следа, она спросила:

— Вы сами это переписали?

— Ай! — Старая Кошка хлопнула пухлыми ладонями по пухлым коленям. — У меня талант к каллиграфии завидный, но не такой божественный. Нет, переписал это один шанхайский ученый, по сути говоря, поэт. Увы, он больше не поэт. Он попал под колеса партии, и его отправили на перевоспитание. Я уже много лет его не видела, он исчез. Для музыканта у тебя наметан глаз на каллиграфию.

— Это потому что у меня самой почерк очень уж скверный, — сказала Чжу Ли.

Когда мама вернется, подумала она, первым делом приведу ее сюда. Так будет правильно.

— В связи с этим есть у меня кой-чего тебе на расшифровку.

Старая Кошка со скрипом выпрямилась, проковыляла мимо Лин и остановилась у стола. До этого момента Чжу Ли и не знала, что тут есть стол — за бумагами его и видно не было. Старая Кошка порылась в груде папок, а затем выдернула один-единственный листок и вручила его Чжу Ли.

— Ну и ну, бабушка! — спустя некоторое время сказала Чжу Ли. В руках у нее была ария из Гольдберг-вариаций, переписанная цифрами, точками и линиями нот цзянпу. — Вы меня книгами прямо пришибли! Я понятия не имела, что вы изучали западную классическую музыку.

— А я и не изучала. Кто-то это оставил у меня под дверью, когда ж это… с месяц назад? — она поглядела на Лин, которая согласно кивнула. — Цзянпу я, конечно, читать умею, но понятия не имею, что это за музыка.

Чжу Ли объяснила ей, что это Бах.

— А, он, — Старая Кошка, казалось, была разочарована. — А я-то надеялась, что, может, это тот красавчик-фейерверк, Старый Бэй. Мы с племянницей эту музыку в сборники народных песен вставляли. — Лин шкодливо улыбнулась. Тетя и племянница, подумала Чжу Ли; так вот почему мне с ними так уютно. — Вбрасывали ее то тут, то там, просто чтобы всколыхнуть всех чуток. Я еще добавила слова Председателя Мао как либретто: «Только на чистом, без всяких помарок листе бумаги можно создавать самые новые, самые красивые рисунки».

— Но кто же таинственный отправитель? — спросила Чжу Ли.

— Кто знает? Там была еще записка, в которой говорилось, что даже запрещенную музыку следует оценивать по достоинству, что не только романы, но и песни могут служить самиздатом и передаваться из рук в руки. Какой-то безмозглый идеалист. Кто-то типа тебя, я уверена.

— Кто-то из консерватории? — сказала Чжу Ли.

— Сперва мы думали, что это Профессор или Кай, — сказала Лин. — Но они оба клялись, что тут ни при чем. На самом деле Кай сказал нам сдать это властям. Клянусь, мальчик уже собственной тени боится.

— Но разве Кай не прав в том, что осторожен? — спросила Чжу Ли.

Она полагала, что Лин с ее тетушкой нездорово несведущи — как будто они ни разу в жизни не сидели на политинформации или не читали написанную мелом на доске газету.

— Ха, знаю я, что ты думаешь, — сказала Старая Кошка. — Доживешь, деточка, до моих лет, будешь знать, что жребий брошен. Так называемые «враги народа» — это те, кому изменила удача, вот и все. Сегодня изменник Шэнь Цунвэнь, завтра — Го Можо. Если им вздумается за тобой прийти, они придут, и неважно будет, что ты читала, а чего не читала. Книги у тебя на полках, музыка, которую ты холишь и лелеешь, твои прошлые жизни — все эти мелочи просто предлог. В старое время евнухами во всей их борьбе за власть двигали гордыня и зависть. Может, мы и в новую эпоху живем, вот только люди за один день не меняются.