Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

То было особенное, чисто пекинское проклятье, и Воробушек не мог не улыбнуться.

Фань вскинула брови, отчего уши у нее слегка дернулись. Она лукаво склонилась к нему — так, что они едва не уткнулись друг в друга носами.

— Товарищ Воробушек, а что бы вы хотели делать, если б могли сами выбрать себе призвание?

Он не колебался.

— Я бы хотел играть на рояле.

Фань издала похожий на гудок смешок. Кто-то поднимался по лестнице и от неожиданности уронил жестянку с завтраком — и грустно и негромко воскликнул: «Вааа!»

— Ну, учиться никогда не поздно! — заорала Фань.

— Полагаю, что так, — улыбнулся Воробушек.

— Но вот эти все рояльные штуки, товарищ, — посерьезнев, продолжила она, — это хобби, и ими можно заниматься в дополнение к постоянной работе, а я имела в виду, когда спрашивала, такое призвание, которому можно всю жизнь посвятить. Я вот хотела быть врачом, я вам, кажется, как-то уже говорила; хотела открыть больницу в городе, где сестра живет, но вы же знаете, как тогда все было. Не я это решала.

Дождь глухо барабанил по зонтику. Хочу увидеть, как моя дочь вырастет, подумал Воробушек. Дурное предчувствие так его напугало, что он протянул руку — опереться о стену, — но схватился лишь за воздух.

Фань этого не заметила. Она лениво барабанила пальцами по ручке зонтика, играя на воображаемом инструменте.

— К слову о роялях, — сказала она. — Помните того музыканта в шестьдесят восьмом, шанхайского композитора, высокого такого с длинным лицом, как его там звали? Нас всех закрыли в комнате и заставили смотреть его собрание борьбы. Старичка в прямом эфире метелили, а мы все равно должны были его обзывать.

— Хэ Лутин.

— Вот, точно! Прямо по телевизору, они хотели прямо показательную порку из него устроить. Я много лет уже про него не думала. Помните?

— Помню.

— Божечки. Всем пришлось смотреть, неважно, наверху ты работал или в подвале. Так что мы все слышали, когда он кричал: «Да как вы смеете, как вы смеете… Позор вам за эту ложь». Так он и сказал, все вопил и вопил: «Позор! Позор!» Хунвейбины поверить в это не могли. До сих пор перед собой их вижу — глаза выпучили, челюсти так и отвисли. Никто в это поверить не мог, до чего у этого мужика нервы крепкие. Интересно, жив он еще или нет.

— Думаю, жив, — сказал Воробушек.

— Позор вам! Никогда этого не забуду. — На миг она канула в собственный поиск. — Мы все понимали, что только камеры выключат, как бдыщ! — и конец ему придет. Ему бы такого не спустили.

— Но после этого вы сами-то изменились?

Фань, которую вопрос застал врасплох, посмотрела на него.

— Товарищ Воробушек, вы что это такое спрашиваете?.. Как кто-то может измениться? — она в раздражении вздохнула. — Ясно, что этот Хэ Лутин доказал, что можно бороться, можно давать сдачи… Но я-то все равно не знала, как это делается. Хунвейбины тогда, молодежь, вы ж помните, какие они были жестокие… — Она запустила руку в карман и вытащила горсть конфет. — Вам такие нравятся ведь, да? «Белый кролик». Возьмите-ка немножко и не спрашивайте меня больше. Ну да, хорошо, я трусиха! Но к черту ваши вопросы, мне от них начинает казаться, что место мое на заводе и лучшего я никогда заслуживать не буду.

— Не расстраивайтесь, — сказал Воробушек и взял конфету. — Я такой же, как вы. Желание-то было — а вот воли на это никогда не хватало.

— А теперь? — спросила Фань.

Он покачал головой, но понял, что теперь, когда наконец у него появилась воля, само желание, возможно, исчезло. Двадцать лет Воробушек внушал себе, что сохранил самую важную часть своей внутренней жизни от партии — того себя, что писал музыку и через музыку понимал мир. Но как такое возможно? Время преобразовывало людей. Время переписало и его. Как может человек тягаться с самим временем?

Той ночью, когда Ай Мин вернулась домой в слезах, Воробушек беспомощно протянул ей конфетку. Он знал, что Ай Мин каждый день ходила на площадь, выдавая себя за студентку. Дочь рассказала, что сотни студентов потеряли сознание, их держали на внутривенном питании. Она весь день провела, пытаясь расчищать дорогу для вереницы карет скорой помощи. И как он мог на нее кричать? К голодовке присоединилось больше трех тысяч человек, некоторые угрожали самосожжением. Но, проходя мимо соседского телевизора, он понял, что это противостояние с властями не может длиться вечно. Он видел кадры прибытия Горбачева в Пекин, все члены Политбюро застыли на гудроне — серые лица в тон бесцветным пальто. Генсек Чжао Цзыян встретился с Горбачевым; они сидели на слишком больших для них стульях. Товарищ Чжао сказал, что некоторые молодые люди сомневаются в социализме, что их опасения искренни и что по этой причине реформы жизненно важны. Диктор читал, не поднимая глаз. Большое торжество, которое планировалось провести на площади в Тяньаньмэнь в честь первого с 1959 года визита главы советского государства, отменили.