Робин Слоун - Закваска

Стоило мне задуматься над этой задачей, как мое недовольство рассосалось — так бывало уже сотни раз в «Кроули» и в «Дженерал Декстерити». Может, это как раз и есть мое слабое место: если задание предполагало хоть какие-то усилия, ощущение несправедливости сразу же испарялось, и я просто спокойно сидела за работой, пока она не заканчивалась. Наверное, меня этому научили в школе.

На поверхности слоноподобной печи на тонкой металлической плашке было выгравировано название производителя — «Фаустофен», Мюнхен. Я поискала его на «Глобал Глютен» (здесь был удивительно быстрый вайфай, сеть под названием «крестоцветные») и выяснила, что печь от «Фаустофен» считается нудным, но добротным орудием труда для промышленного производства.

Да, Фаустофена явно было недостаточно для «вау».

Я немного порыскала вокруг и обнаружила кладовку с запасами, в числе которых были мука и соль, причем не простая, а кристаллическая, «Даймонд Кристал», благодаря чему я тут же почувствовала свою принадлежность к кругу избранных. Я смешала муку с водой, подкормила закваску и посмотрела, как она шипит и пузырится. Было уже поздно, почти полночь, но спать совершенно не хотелось: меня подстегивало любопытство. Насчет «вау» мы что-нибудь придумаем.

Я замешала тесто и оставила его отдыхать.

Я стояла и смотрела на Фаустофена. Все инструкции были на немецком, но вряд ли же там что-то сложное? Оказалось, да, сложного хоть отбавляй. Десять минут я потратила только на то, чтобы понять, как зажечь Фаустофена. Когда мне это наконец удалось, в недрах печи раздался глухой звук, и я отпрыгнула назад.

Выкладывая тесто, я старалась отслеживать каждое действие своих рук. Я представляла, что я — робот из «Дженерал Декстерити». Я даже тихонько, как робот, урчала.

Из глубины коридора вдруг запахло рыбой и морем. Послышалось позвякивание стекла, вдали стал подниматься пар. Показалась удивительной красоты женщина в коротком медицинском халате, темнокожая, с еще более темными кругами под глазами. Она медленно шла по дороге из желтого скотча, неся в руке кружку, из которой шел пар, и шевелила губами, иногда с легкой улыбкой. Затем она вдруг быстро развернулась и кинулась обратно, к своему рабочему месту. Это чувство было мне знакомо.

В ожидании, пока поднимется тесто, я отправилась назад, к лимонной роще и кофейне. Наз, бариста, лавировал между россыпью кофейных зерен, которые медленно поджаривал лазер — запах уже начинал подниматься, — и ноутбуком, на экране которого виднелся длинный плейлист.

— Какие пожелания? — спросил он.

И только тут я осознала: вот он, местный саундтрек. Звуки эмбиента нарастали и ослабевали, словно далекие туманные горны на страже Золотых Ворот.

Или это все-таки были горны?

— Ее зовут Микроклимат, — объяснил Наз. — Она записывает туманные горны вблизи и издалека, с другого берега, а потом играет со звуком, добавляет голоса, барабаны, вот это все.

Так, значит, Наз здесь выбирает музыку.

— Акустика тут… — начал было он, но слов ему не хватило, и он просто в восхищении покачал головой.

Я взяла капучино и села на складной стул возле стола для пинг-понга. Благодаря акустике бункера до меня доносился не только плейлист Наза, но и звуки из других частей помещения. Тихое гудение, резкий скрип, бормотание и — иногда — смех. Здесь царило рабочее настроение, оно просачивалось сквозь щели.

Тесто поднялось, и я слепила буханку. По-хорошему, надо было бы дать ей постоять, но я не могла больше ждать. Я зашвырнула буханку на верхний противень Фаустофена и отдала этой громадине приказание печь.

Фаустофен, помимо регулятора температуры, был оснащен еще и контролем влажности, а я никогда раньше не пыталась проконтролировать влажность внутри печи. Я выставила ее наугад, решив посмотреть «Глобал Глютен» как-нибудь потом, и стала смотреть сквозь мутное стекло, как печется моя одинокая буханка. Я чувствовала, что мой опыт вышел на новый уровень: процесс, раньше скрытый от глаз, защищенный стенами толщиной в три кирпича, внезапно и решительно стал видимым.

Наз, наверное, переключил альбом: туманный горн умолк, его сменили электронные барабаны — их медленный ритм терялся в ширине и глубине зала, расплывался рокочущим стуком. Я представила себе подъемные краны в Оклендском порту — как они поднимают в воздух тяжеленные ноги и перешагивают через лежащий внизу аэродром.

В недрах Фаустофена моя буханка надулась. Корочка потемнела и потрескалась. На ней появилась рожица — на сей раз она улыбалась еле-еле.