Эвелио Росеро - Война

Среда? Два военных патруля, действуя каждый сам по себе, атаковали друг друга, и все по вине никчемного информатора, сообщившего о появлении партизан в двух шагах от города; четверо солдат погибли, несколько получили ранения. Родриго Пинто, сосед, живущий на горе, пришел навестить меня встревоженный: капитан Беррио, проходя по их дороге в сопровождении солдат, объявлял, что если обнаружит малейшие признаки пособничества, то примет меры, и повторял это на каждом ранчо, допрашивая не только взрослых, но и детей моложе четырех лет, едва умевших говорить. «Он сумасшедший», — сказал мне Родриго.

— Еще какой. Его не отстранили от должности, как мы все думали, — говорю я. — Он на моих глазах стрелял в безоружных людей.

— Что он сумасшедший, это не удивительно, — говорит Родриго. — Вдали от города, в горах, нам удивительно только, что мы еще живы.

Родриго Пинто, который не оставил меня одного и помог похоронить маэстро Клаудино через неделю после того, как я обнаружил целителя обезглавленным, убитым вместе со своей собакой на голубой горе, где до сих пор кружат грифоны, поклялся мне, что не покинет гору ни при каких обстоятельствах и что жена поддерживает его решение. «Мы остаемся», — уверяет он. Я разговариваю с ним на краю обрыва, за городом, откуда на гору ведет обходная тропа. Родриго повторяет, что не уедет, как будто хочет убедить себя самого, как будто ждет, что я поддержу это наверняка не ведущее к добру упрямое решение остаться. «На другой горе было бы лучше, — говорил он, — но подальше, гораздо дальше, совсем далеко». Он достал из рюкзака четвертинку водки и предложил мне. Темнело. «Видите ту гору? — спросил он, указывая на отдаленную вершину среди многих других, в самой глубине горного массива. — Вот туда я и уйду. Далеко. Но это хорошо. Поднимусь на самую вершину, и только они меня и видели, сукины дети. У меня отличный мачете. Нужно только, как Ною, прихватить с собой супоросную свинью, петуха и курицу. Жена согласна уйти со мной. Маниоки нам хватит. Вы видите эту гору, учитель, отличаете ее от других? Живописная, плодородная гора. Может, она определит мою жизнь. Так когда-то мой отец вырастил всех нас на горе. Но пока я остаюсь на соседней, учитель. Вы ее знаете, вы к нам приходили, знаете, что я живу с женой и детьми; у нас родился еще один, теперь нас семеро, но с маниокой и какао мы не пропадем. Там я вас жду, как только Отилия будет с вами. А потом уйдем все вместе, почему бы нам не уйти всем вместе?» Мы снова пьем, теперь до дна, и Родриго выбрасывает бутылку в ущелье. Но все еще не уходит: он замер и глядит на далекую гору. Его пальцы стискивают, комкают белую шляпу — это у него особая привычка. Наконец, почесывая голову, он говорит (и голос его звучит теперь по-другому): «Видеть счастливые сны — приятно, — и почти сразу добавляет: — а вот просыпаться…», — и мы оба смеемся. И тут замечаем солдатика — он совсем молоденький и похож на ребенка, наряженного в военную форму. Все это время он, конечно, стоял где-то рядом, просто мы не обратили на него внимания. Он глядел угрюмо и держал палец на спусковом крючке, хотя дуло его винтовки было опущено в землю. «Над чем смеетесь? — спросил он. — Чему смеетесь? Я похож на шутника?» Мы с Родриго разинули рты и переглянулись. И снова захохотали. Не могли удержаться. «Дружище, — ответил я солдату, вытерпев взгляд его мрачных колючих глаз, — не станете же вы утверждать, что мы не имеем права смеяться». Я крепко пожал Родриго руку. Родриго надел свою белую шляпу и, не оборачиваясь, пошел по тропинке. Его ждал долгий путь. Я вернулся домой, солдат шел сзади, молча. Мне стало ясно, что за Родриго следят, а заодно и за мной. Всего в одном квартале от дома дорогу мне преградила группа солдат; они снова задержат меня, как в то утро, когда я слишком рано встал?

— Пропустите его, — услышал я голос капитана Беррио.

Вторник? Еще кое-кто уехал: генерал Паласиос и его «армия» животных. Ану рассказал нам в кафе у Чепе, что был на базе и видел эвакуацию самых ценных животных генерала Паласиоса, на вертолетах. С приездом этого генерала, которого мы почти никогда не видели, все узнали, что он всю душу и все силы вкладывает в создание зоосада; зоосад нам не показывали, мы только с трудом рассмотрели что-то на черно-белых фотографиях дополнительных страниц воскресной газеты. И прочитали, что речь шла о шестидесяти утках, семидесяти черепахах, десяти кайманах, двадцати семи цаплях, пяти авдотках, двенадцати капибарах, тридцати молочных коровах и почти двух сотнях лошадей, проживавших на ста гектарах военного гарнизона Сан-Хосе под присмотром генерала и его людей. Что военный медперсонал обслуживает весь этот двуногий и четвероногий контингент. Что каждое утро генерал в сопровождении породистой собаки, привезенной из Соединенных Штатов, обходит гарнизон, чтобы лично осмотреть своих животных. Что одна самка гуакамайо числилась в его любимицах, такая избалованная, что сама выбрала себе офицера, ответственного за ее питание, но такая неугомонная, что погибла от удара током на гарнизонном ограждении. Еще будучи полковником, Паласиос посвятил себя животным. Он также уверяет, что посадил больше пяти тысяч деревьев. «Как будто он один их посадил», — говорит нам Ану, и еще он говорит, что видел, как Ортенсия Галиндо и ее близнецы покинули город на одном из этих грузовых вертолетов, набитых животными.