Не было такого, кто ходил бы на двух ногах, носил бы голову на плечах, да заглянул бы в ее черную, как дыра, лачугу. Один только бродячий пес этой осенью наведался к ней, да и тот обгрыз и распотрошил все припасенные ею бараньи головы и внутренности.
Так в невероятной бедности в маленьком поселении в Гоби коротала свой век эта старая женщина, прозванная тангуткой. Была она в здравом уме, но всеми воспринималась хуже всякой твари. И никто не знал, откуда она явилась, через какие радости и невзгоды прошла. Если кто и ведал, может, не хотел рассказывать, кто его знает. Ходили слухи, что она пришла из далекой глухой тайги, что она злая шаманка. А если кто ее пустит в темноте на порог своей юрты, околдует она его для любых недобрых дел, справное превратит в неисправное, доброе в злое. Поговаривали, что она и есть албин — чертов огонь. И никто не знал, где здесь правда, где ложь, — только никем не доказанные слухи были недобрыми.
В последние дни среднего месяца той зимы наступили жестокие холода. Закрылась школа сомонного центра, детей держали у себя в теплых юртах, без особой надобности мало кто выходил наружу. Суровая зима угрожала бескормицей. И уже третье утро кряду не было видно дыма из трубы в лачуге старухи. В поселке женщины начали перешептываться, поползли тревожные слухи. Наконец, администрация сомона чуть-ли не по жеребьевке назначила нескольких проведать старуху. Так соседи впервые переступили порог лачуги, где жила тангутка. Они сразу же увидели, что несчастная старуха уже отправилась в мир иной, тело ее лежало у дверцы очага, все засыпанное пеплом, закоченевшее, искаженное судорогой то ли от голода, то ли от боли или холода. Лишь при дуновении ветерка седые волосы пепельного цвета шевелились у нее на голове как у живой, гримаса исказила ее посиневшее лицо, затвердевшее, как железо, взгляд ее голодных глаз, подернутых синевой, застыл, устрашающе вперившись куда-то вверх, сквозь дымоходное отверстие лачуги, беззубый рот с красными деснами был широко раскрыт, как отверстие в преисподнюю. В таком виде она покинула сей мир.
Знать суждено было этой старушке с далекой чужбины сложить свои кости на их земле, решили люди и похоронили ее честь по чести как свою близкую родственницу, хотя при жизни много плохого говорили о ней и косо поглядывали. Когда ее переодевали, меняя грязные засиженные вшами лохмотья, на шее у нее обнаружили что-то мягкое, зашитое в кусочек кожи, наподобие талисмана. При внимательном рассмотрении люди увидели пучок волос маленького ребенка. Оказывается, была эта ведьма тангутка когда-то матерью, носила в утробе своей дитя, как говорят, живую плоть от плоти своей. И каждый подумал, кому же принадлежал этот пучок волос, что, как реликвию, всю жизнь хранила старуха.
* * *
Старая шаманка Шанший после камлания объявила, что настало время выбрать новую шаманку племени, деву-удган. Хранительницей духа Бурхан-тенгри было предначертано стать юной девушке, известной в далеком таежном распадке как Высокая тангутка, с густыми черными бровями, живым проницательным взглядом, гибким телом, ловкой и быстрой в движениях. И сказала старая шаманка, обращаясь к своей преемнице: «Прохудился бубен мой древний, ослабло костлявое тело мое. Теперь тебе оберегать людей от бедствий приходящих, очищать от нечисти мирской, чтобы всем было во что одеться, чтобы всем было где приютиться, чтобы у всех охота была удачная. Язык твой острый, ноги твои легкие, лик у тебя отважный, глаза у тебя зоркие. Умеешь предвидеть правильно, сказать мудро. От Неба полученный оберег тебе передаю, тебя от духов злых заклинаю».
Так семнадцатилетняя девчушка тангутка по воле высшего Неба и содействии старой шаманки была посвящена в деву-удган, хранительницу духа своих соплеменников. Раньше случалось ей, сиротке, чтобы как-то прожить, пить лишь воду из ручья и питаться мхами на скалах. Теперь же ее непритязательное жилище из сплетенных шестов, покрытых древесной корой, утеплили новыми оленьими и косульими шкурами, внутри расстелили большую шкуру лося, начала она нежиться под собольим одеялом, получила ездового оленя. Юная удган быстро освоила шаманское искусство. Когда призывала духов, сильным и чистым голосом распевала заклинания, от окружения земного полностью отстранялась, душой и телом уходила в камлание, била в кожаный бубен, скрепленный сухожилиями косули и освященный хадагом [6] Шелковая материя, напоминающая шелковый шарф, которую преподносят в знак почтения и религиозного поклонения.
, исполняла дивные высокие прыжки ритуального танца, при этом ее умные и проницательные глаза устрашающе сверкали. И отбрасывала она прочь всякое зло, приходящее на землю, голод и бедствия, грозившие людям. Стала она для соплеменников живым идолом, защитницей, поддерживающей дух племени.
Читать дальше