Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Я только за домом пробовал. С пацанами. И нас погнал дед Витя, палкой. А еще из спичек, в раковине.

— Дом не поджег?

— Маленький я, что ли? Там же вода, сразу если.

— Вот тебе спички, вот дрова. Давай начинай. А я сейчас… Он сел на сиденье и пока Женька шебуршился на обочине, складывая ветки и чиркая спичками, достал из бардачка пакет. Вытащил сверток с куском сала, зажатого толстыми ломтями хлеба. Вернулся к мальчику и, вставая на коленки, помог ему раздуть маленькое пламя. Вдвоем сели на копешки сухой травы, торчащей на удобных кочках. И Женька, важно принимая от Фотия кубики сала, протыкал их тонкой веткой и совал в скачущие языки пламени. Огонь освещал два перемазанных лица — мужское и детское, жующие челюсти, темные от подступившей ночи глаза. Поглядев на часы, Фотий сказал, закусывая сало хлебом и передавая краюшку мальчику:

— Нормально успеваем. Через полчаса там торжественно музыку заведут. А тут и мы как раз.

— Как раз! — согласился Женька и вытер рот грязным подолом футболки, — точно, как раз. Осмотрел измазанные локти, подол в пятнах, цыкнул сокрушенно.

— Мама заругает.

— Не, — возразил Фотий, — твоя мама самая умная. Не будет ругать.

— Ну-у-у, я не знаю, — не согласился Женька и замолчал, глядя в маленький костер.

— Пить хочешь? У нас есть чай в термосе. Остыл уже, правда.

— Я люблю, когда остыл.

— Отлично. Не торопясь, напились остывшего сладкого чаю и сели в машину.

Женька напряженно дождался, когда мотор заработает, и победно засмеялся, сверкая зубами и размазывая рукой по щеке масло.

Посмотрел на испачканное лицо Фотия и засмеялся еще сильнее.

— Чего, — обиделся тот, вытирая скулу грязной рукой.

— Да точно, мама заругает! И тебя, дядя Фотий, тоже. Там же праздник. А мы как поросяты.

— Спорим, что нет? Нива плавно шла по шоссе, шуршала шинами, мерно рыча мотором.

— На что?

— Ну-у, если не заругает, ты проиграл. Встанешь на стол и прочитаешь стишок. Про новый год.

— А ты? Если проиграл? А! Я знаю! Ты песню споешь, да?

— Только я на стол не полезу, брат Женька, а то потолок пробью. Фотий протянул большую ладонь, и Женька, хохоча, шлепнул ее своей ладошкой.

В просторном зале с каменным плитчатым полом и парусиновым низким потолком светили гирлянды цветных фонариков, провисая, спускались над каждым столом. На столиках красовались вазочки со степными цветами. Из темного двора наплывал щекочущий запах шашлыка и раскаленных углей, слышался оттуда азартный голос Пашки и солидный баритон Мити. За круглой стойкой, неистово сверкающей гранеными зеркальными полками, торчала стриженая голова Ваграма. В белоснежной хрустящей рубашке с короткими крыльями рукавов над худыми руками, он старательно вертел высокий фужер, водружая на краешек ломтик лимона.

— А я ей и говорю, Тина, да что ты такое говоришь, ну мало ли что он там сказал, а ты ему как раз и скажи, то, что раньше говорила, — вещала Василина, наваливаясь на стол маленькой грудью, — Куся, ты меня не слушаешь совсем!

— Я слушаю, — откликнулась Ника и снова посмотрела на часы, — да где же их черти носят?

— Ох, не могу я на это смотреть, — Марьяна встала и пошла к стойке. Отодвинула Ваграма от фужера и ловко закончила украшать коктейль, что-то неслышно рассказывая и показывая рукой на трубочки и бумажные зонтички. Ваграм впивал, в такт ее словам кивая головой и пылая большими ушами.

— Кусинька, да не волнуйся так! Ты, прям, Нина Петровна сейчас!

Фотий твой взрослый уже мальчик, никуда он Женьку не потеряет! К шашлыку успеют. Она подъехала со стулом поближе к Нике и вместе они стали смотреть, как Марьяна идет обратно, обходя столики с редко сидящими за ними гостями. Народу было немного, поселок уже опустел. Но Митя расклеил яркие приглашения, в которых пообещал каждому бесплатный напиток и порцию фирменного салата, и потому в бар подтянулись не только отдыхающие, но и аборигены. Сидели тут Алена Дамочка с тетей Валей, чинно топыря локти и сверкая дутыми золотыми серьгами. За столиком в углу примостился Петрович, он уже договорился с Митей о том, что будет приносить на кухню свежую рыбу, и потому сидел важно, как свой человек, держал корявыми пальцами сигарету с золотым ободком из подаренной пачки. Сдвинув два стола, гомонили ребята с хихикающими барышнями. Все как на подбор в белых рубахах, пузырями заправленных под ремешки наглаженных брюк. Девы сверкали люрексом и пламенели щеками.

— Жаль, Тинка не приехала, — задумчиво сказала Ника, и снова посмотрела на часы.