Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Ленка дернула кистью, не зная, что делать с конвертом, который держала за краешек. Панч сел рядом на корточки, заглядывая в лицо снизу.

— Это что? Письмо это, от отца, что ты говорила? Блин, Малая, это он тебе денег, да?

В ответ на ее кивок засмеялся, кладя ладони на ее коленки.

— Вот видишь, какой у нас отец, а? Ты правду мне говорила, что он — настоящий. Заботится. А я дурак, помнишь, бочку катил. Теперь что, теперь хватает, и завтра отдадим! Ты плачешь, что ли?

— Валь, — с отчаянием сказала Ленка, — ну как я могу. Не сказать. Мы же с тобой вместе. Если бы я могла, я не стала бы. Но ты все равно поймешь, и потом, я буду молчать, получается, врать тебе буду. А уже и так все домолчались.

— Я что-то не понимаю ничего, Лен.

Ленка протянула ему конверт, из которого торчало в спешке сунутое туда письмо. Панч взял, садясь рядом с креслом. И она обняла его за шею, легонько, чтоб не мешать, но на всякий случай, чтоб был совсем рядом, когда прочитает. И узнает.

Сильный, неожиданно прохладный ветер задувал вдоль домов, гремя жестяночками пересохших листьев, и шум от них был таким сильным, что Ленка сердилась, напряженно вслушиваясь и пытаясь за шелестом расслышать что-то еще. Шла быстро, щурясь под ноги, чтоб не споткнуться о вечные выбоины в асфальте, и тут же поднимала голову, всматриваясь в темные кусты и под низкие ветки, освещенные сверху желтым светом фонарей.

— Валя? Валик! Панч, ты где?

Пугаясь, летела быстрее, оставляя за спиной бетонные углы у входа в художественные мастерские, там, где сидели они когда-то с Викочкой Семки, потом — «серединку», куда заглянула по пути, разводя руками сухие ветки с царапающими концами. Проскочила узкий проход между пятиэтажками и встала, оглядывая пустой, залитый ровным светом автовокзал с травяным горбом древнего кургана. Сказала безнадежно, понимая, что тут, где просторно, и ветер шумит, как в поле, он не услышит, если она не закричит во все горло, а как тут кричать, рядом открытые двери в дежурку:

— Панч?

И повернулась, ушла обратно, в темноту, перемежаемую редкими пятнами света. Шла вдоль домов, сжимая в руке ключ от квартиры. И прибавила шагу, подумав испуганно, а вдруг он вернулся, звонит, а ее нет, и дома пусто.

Шея болела от того, что Ленка вертела головой, и в глазах уже плыли цветные круги. Вбегая в длинный двор и идя вдоль пустых скамеек, рядом с которыми томно клонили длинные стебли мальвы-переростки, отчаялась, и наконец, заорала в полный голос, очень сердито:

— Валька, черт! А я значит, должна сама все, да? И еще тебя вот. Утешать!

— Тут я, — мрачно сказали кусты у соседнего с их квартирой подъезда. Ленка свернула, всматриваясь в темноту у стены, которая от горящих над головой окон казалась еще темнее и гуще.

— Где тут? Я ногу сломаю.

— Не лезь.

Сбоку замаячила темная длинная фигура. Ленка схватила плечо, потом локоть, разыскивая ладонь, и вцепилась крепко, таща на свет.

Панч молча шел рядом, рука мертво лежала в ленкиной ладони.

— Ну? — сказала Ленка на дороге перед своим подъездом, — пойдем, а? Валинька, пойдем домой. Пожалуйста. Ты голодный, не ел же ничего. Ну не хочешь говорить, хоть поешь.

— Мне домой надо, — уныло сказал Панч, опуская голову.

У Ленки закололо сердце. Он не хочет. Не хочет видеть ее, говорить, а хочет скорее уехать. К маме, значит. Совсем еще ребенок, и она его понимает. Но отпустить? Чтоб вот так исчез и вдруг никогда больше не вернется?

— Правильно, — согласилась, еле заметно толкая его к подъезду, — домой, надо. Тем более школа. Уже совсем. Скоро. Но это же утром, Валь. Билет там, все такое. Пойдем, а? Ты же не будешь ночью, на улице. И ветер такой.

— Унесет меня, что ли? — обиделся Панч, неохотно делая шаг и еще один, — ладно, что ты, как маленького. Сам пойду.

В квартире Ленка побежала в кухню, но сразу вернулась, беря Панча за руку. Он руку высвободил, постоял в коридоре, где свет из кухни рисовал половину его серьезного лица. И пошел в комнату, сел на пол рядом с проигрывателем, где ему нравилось сидеть, провел пальцем по стопке пластинок в измахренных по краям конвертах.

Ленка села в кресло, сложила на коленях руки, не отводя от мальчика напряженного взгляда. Моргнула, потому что глаза заволакивала слеза. Сейчас, когда он был дома, и входная дверь заперта, страх ушел, но на его место пришла нестерпимая обида. Он расстроился из-за отца. Всего год назад он его получил, по-настоящему, после, кстати, Ленкиных горячих речей, поверил в то, что он ему не безразличен, привык к мысли, что отец не просто есть, а любит и заботится о нем. И вот — потерял снова. Ленка понимает, да. Именно поэтому она так ошарашена была письмом и не смогла радоваться. Но все же, кроме новости о том, что Ленкин отец Валику оказался никто, есть и другое. Вернее, это же, но с другой стороны. Они так стремились друг к другу, так мечтали быть вместе и вот теперь они могут быть вместе, и никакие соседи не скажут им ничего!