Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

И быстро прошла в кухню, не разуваясь, твердо ставя ноги в запыленных сандалиях.

Панч вздохнул, разулся и ушел в раскрытые двери, сел на край дивана, рядом с кинутой на него мятой простыней. На полу виднелась раскрытая книжка, а на табуретке трудился маленький вентилятор, добросовестно и без толку перемешивал горячий воздух, кидая в лицо. На подушке валялся бюстгальтер, и Панч отвел глаза, стал смотреть в дальнее зеркало напротив, видя себя через рядочки стеклянных фужеров. И слушать.

— Он мой брат, — выговаривая каждое слово, сказала Ленка возмущенной матери, которая бесцельно двигала на плите пустую сковородку, — мой и Светки. И мне наплевать, что ты там думаешь, про соседей и так далее. Я пригласила его в гости, и он поживет у нас.

— Конечно! — язвительно согласилась Алла Дмитриевна, — а я вас корми тут! Всех!

— Я заработала денег, и у него есть свои. Эту неделю мы сами себя прокормим. Не волнуйся. Или две недели. Потом ему в школу и он уедет.

— Две? — рука с маникюром повисла над сковородой, потом прижалась к груди у сердца, — две недели? И еще и отдельно значит, будете питаться? Да ты думаешь головой? А что соседи…

— Мне наплевать! — закричала Ленка, хватая с полки пузырек с корвалолом, — ясно тебе? Мне на-пле-вать! На соседей!

— Они спросят! Кто это!

— А ты пошли на три буквы! Держи свой корвалол. И не вздумай Вальке хоть слово сказать. Ты знаешь, что он болен, у тебя что, совсем нет человеческого отношения, да? Соседи тебе важнее?

Мама взяла корвалол, сжимая в кулаке, обошла дочь и плотно закрыла двери, прислонилась к матовому стеклу.

— Во-первых, не смей на меня орать. Во-вторых… я прекрасно помню эти твои. Фотографии.

Алла Дмитриевна говорила сдавленным шепотом, дергая на груди пуговицу.

— Я не совсем дурочка, я читала, как ты там к нему. И я знаю, что между вами может быть. Или уже было? Ты писала ему… так писала! Что я должна по-твоему?

— Писала, — угрюмо ответила Ленка, уже остывая, — да. Но ты пойми, если бы, я не стала бы его, сюда. Он тут, потому что он брат. И все!

Мельком она вспомнила их тайную ночь, но тряхнула головой, прогоняя угрызения совести из-за своего вранья. И потом, тогда нам просто некуда было деваться, рассудила быстро.

— Мам… Ну я могла бы сказать, соврать там, что он приехал в клинику керченскую, мест нету, и пусть поживет, потому что некуда ему. Но я не хочу врать, понимаешь? Тебе особенно. Я же тебя люблю.

— Любила бы, не делала бы, такого вот, — скорбно возразила Алла Дмитриевна, — и все теперь кувырком.

— Ты про путевку? Да поедь. Отдохни, правда. Мы будем к Светке ходить. У нее пятнадцатого, да?

— Семнадцатого, так Петр Алексеевич сказал.

— Тем более! Я буду варить ей кашу.

— Господи, — расстроилась Алла Дмитриевна, — ты же не знаешь, она подала на развод! Прямо ушла из палаты, в халате и в тапочках, с какой-то там подругой, и унесла заявление. Жорка ее до сих пор звонит, сюда, а позовите Свету. Муж. Не знает даже, что у нее снова сохранение, еще три дня лежать. И перед родами Петр Алексеич сказал, положат раньше. Да что ж вы за девки такие!

— А тебе охота такого как Жорка дома иметь? Типа сын. Или муж дочки. Мам. Давай уже помиримся, а? Валька там сидит, ждет казни. А он хороший, правда. Ты отвлекись, что он сын этой самой Ларисы, ну просто он хороший человек, золотой просто. И поезжай, чтоб с глаз долой. А я тебе буду звонить, каждый день.

Алла Дмитриевна усмехнулась, ставя на полку корвалол.

— Куда звонить? Там домики из фанеры, кровать и окошко.

— Тогда ты звони. От директора.

Они помолчали. Алла Дмитриевна прислушалась, и снова прошлась рукой по пуговицам халата. Сказала шепотом:

— Такая жара. Я у тебя там на диване, с вентилятором. О боже! Я забыла там лифчик. Что мальчик подумает!

— Подумает, это мой, — улыбнулась Ленка с облегчением, — а я тебе подарок привезла, крымское масло, набор. И еще глину специальную, мазать на лицо.

— Лена, немедленно принеси мою вещь. Постарайся, чтоб незаметно. Глину? У нас мало своей?

— Это лечебная, для красоты.

Ленка подошла ближе, тыкнулась в щеку, целуя, и подставила свою, принимая ответный поцелуй.

Дальше все было вполне нормально, к ее огромному облегчению. Мама церемонно познакомилась с Валиком, стараясь не глядеть на бледное лицо и темные глаза, потом ушла — собирать сумку для поездки. А вечером, когда двое вернулись из города, усталые и напрочь выжаренные солнцем, постукала в Ленкину дверь, осторожно открыла, оценивая обстановку. Смягчилась лицом, увидев, что Ленка валяется на диване, а Панч сидит на полу возле проигрывателя. И вызвала дочь в свою комнату, снова плотно закрывая дверь.