Елена Блонди - Дзига [СИ]

Но отвернулась. Сегодня ей важны те, кто сидит рядом, кому важно, чтоб она была с ними. А ее мир, ставший таким огромным, без краев, он уже не уйдет, будет с ней, даже когда старый автобус приедет на нужную остановку…

Лязгнули двери. Мимо протопал Дзига, обнимая сонную Лару, волочил в руке два полупустых рюкзака. Спрыгнув в слабый свет остановки, протянул руки, и девочка прыгнула, держась.

Лета встала. Саша пошел рядом, ероша лохматые короткие волосы. Подал ей руку.

Длинная улица из беленых домов тянулась в темноту.

— Мы… вот мы приехали. Наш дом там, в самом конце, — Саша махнул рукой. Помялся и сказал:

— Завтра, они едут завтра. А я еще буду, неделю точно. Может быть, мы.

— Конечно, — согласилась Лета, — хочешь, я покажу тебе рыбацкие ставники под обрывом у старой крепости? А еще там есть подземные галереи, где живет странное эхо. Сейчас там никого, пусто и очень хорошо.

— Ну вот, — расстроился Дзига, передавая Саше сонную Лару, — а я значит, в пролете, я тоже хочу, в крепость и чтоб эхо.

— Будет тебе, нет, вам, повод меня навестить.

Лета смеялась, говоря. И все время ощущала затылком и спиной увиденный ею мир. Еще не написанных мест и героев, ее собственный мир, шевелящийся в ожидании.

Они попрощались, уточнив, когда встретятся на вокзале завтра. И Саша с Ларой медленно ушли вдоль заборчиков, собранных из дощатых кольев и беленых камней.

Автобус ждал, светя нутром, как подсвеченная елочная игрушка.

Лета подумала и махнула шоферу. Завелся мотор, хлопнули двери. Светясь длинными окнами, покачиваясь на старом асфальте, автобус уехал, оставив двоих под бледным высоким фонарем.

— Пойдем? Я тебя провожу, к маяку, — Лета повернулась к Дзиге.

Тот смотрел чуть исподлобья, что-то обдумывая. Она не хотела, но все же не удержалась, спросила, стараясь, чтоб голос не задрожал:

— Это что? Всё?

— Могла бы не спрашивать! — слегка скандально ответил тот, и у нее отлегло от сердца.

— Могла! Но, черт возьми, имею я право побыть слабой и чтоб ты меня поутешал? Знаю, да. Я справилась, и даже лучше, чем переживала. Я дописала эту книгу!

Они шли рядом, пересекая безлюдную площадку, окруженную спящими киосками в слепых железных ставнях. Дзига сунул руки в карманы черной куртки, капюшон накидывать не стал и волосы сверкали мелкими каплями.

— Нет и нет! В смысле два раза нет, не всё! Один раз «нет» ты сама знаешь — раз справилась, то теперь мы совсем живые и хренушки от нас вы избавитесь! А второе «нет», ну, я ж тебе обещал, помнишь? Чтоб ты могла загадать желание.

Впереди мигнул длинный луч, прорезая блестящий крапчатый воздух. Росла, приближаясь, граненая маячная башня.

— Отсюда я сам. Смотри, вон твой дом, за угол свернем и уже подъезд. Я послежу, чтоб ты нормально дошла. Держи свой рюкзак.

Темнота скрывала лицо и фигуру. И Лета услышала в человеческом голосе мягкие перекатывания, будто в теплом горле, вкусно проглатываясь, перетекали густые сливки. Раскрыла глаза, пытаясь разглядеть, это руки протягивают ей повисший на лямках рюкзак, или лапа проплыла в темноте, черная мохнатая лапа с гладкими подушечками пальцев. У нашего Дзиги вместо ладошек ежевика, смеялась она, тормоша дремлющего кота.

— А… когда? Когда ты придешь?

— Ты иди, Лета, — он тихо мурлыкающе засмеялся, — иди с миром.

Сверкнул и погас в темноте желтый с зеленью огонь, с темной луной зрачка в серединке.

Она кивнула. Он видел, знает и понял.

— Да, мой кот. Я знаю, ты не обманешь. А пока буду засыпать, придумаю самое главное свое желание.

В подъезде, открывая своим ключом дверь, она все же заплакала. Мама спит, не станет тревожиться и выспрашивать.

На тумбе в прихожей лежала Рыжица. Не меняя позы, сделала круглые глаза. Милостиво обнюхала раскрытый рюкзак, подставленный к розовому носу.

— Ну, прочитала, где я была? Давай повешу. А куда дела брата своего Темучина? И где Мурка-партизанка?

Рыжица королевски выслушала и прикрыла прекрасные японские очи. Еще мне хлопот, выяснять, где этот обормот дрыхнет, так написала на нежном белом лице, украшенном рыжими узорами.

Обормот дрых на диване. Дыбил шерсть на спине гребнем, видимо, дрался во сне и вообще был там — главный над всеми император. Открыл один глаз, вывернулся, бессильно раскидывая толстые лапы. И снова заснул, помуркивая чему-то в своем тайном кошачьем мире.

В кухне на столе лежала записка.

«Звонил Женечка, просто так. Передавал — любит, целует. Тимку не корми, он и так пять раз ел. Мурку я выпустила, если не поздно придешь, кыскни ее».