Елена Блонди - Крис и Шанелька [СИ]

Ветер, который вчера выл, снося с голов шляпы и задирая рубашки и парео, сегодня ласкался щенком, трогал горячие щеки и перебирал волосы. Такой, специальный ветер — спасение от жары. А вдалеке, на самом горизонте, громоздилась роскошная туча, наваливаясь тяжелой грудью на блеск синей воды. Ее было прекрасно снимать, и Шанелька тут же остановилась, вытащила из кофра камеру.

— Зимой сюда хочу, — сказала, когда подошли к самому краю обрыва и стали осторожно спускаться вниз, к немыслимо лазурной, совершенно прозрачной воде, цепляясь за ржавые остатки перил и вбитые там сям деревянные столбики, — прикинь, как тут зимой, ветрище, лед и эти скалы, у-у-у…

— На ноги придется кошки какие. А то подхватит и унесет, свалит с обрыва. Не вздумай приехать, а то я тебя знаю.

— Все равно тут закрыто все, до мая. А то бы приехала. К обрыву не буду подходить. Пойду далеко-далеко, к той расщелине, где на машине мы подъезжали.

— Ага. Там падать невысоко.

— Какая ты сегодня мрачная, Кристина Андревна. Я может, желаю в творческую уже командировку. У меня, может, тут случится болдинская осень. Крымской зимой.

— Коврик давай, андерсен. Я не мрачная. Нет, мрачная. Уезжать не хочется.

— Да.

На завтра у них запланирована поездка на Атлеш, а после уже и ехать.

— Мы еще в Керчи отдохнем, — напомнила Шанелька, утешая, — целых три дня. Возьмем Тимофея подмышку, барышню его. И как завеемся по пляжАм. Молчи, Криси. А то снова скажешь, ай, лучше бы Димочку взяли.

— Уже не скажу, сама сказала.

Это было странное и прекрасное место. Из-за неудобного спуска сюда никто не ходил, и девочки, найдя на плоском камне, похожем на огромное кривое блюдце, макающее в воду края, сухое местечко, стелили поролоновый коврик, бросали рядом рюкзачок с бутерами и гаджетами. И укладывались лениться. Неровный козырек скалы бросал на желтый камень густую тень, отгрызающую один краешек блюдца, а на прочих местах во впадинах стояла вода, затекая мелкими волночками и утекая обратно в море, блестела, расходясь кругами от капель. Время от времени Шанелька вставала, беря камеру, осторожно бродила по мокрому камню, садилась на корточки, рассматривая воду, пряди водорослей, снимала крабов, спрятанных в нишах скалы, медуз, которые толпились в тихом глубоком углу. Потом вместе купались, уплывали далеко, так, что становились видны всадники, прикрытые по лошадиным ногам щеткой травы. Махали катерку и яхтам. И медленно, никуда не торопясь, возвращались, вытирали волосы полотенцем, снова ложились, закрывая глаза и лениво переговариваясь. Обо всем.

Потом ели, запивая бутеры минералкой. Надев маску и ласты, выданные вздыхающим Вадимом, по очереди ныряли, держась рукой за края камня и уходя в темную глубину у скалы, или дальше, где вода насквозь просвечивалась солнцем, прозрачная, как воздух, и странно было пытаться достигнуть дна, вот оно — совсем рядом, а в ушах уже давит и звенит. Устав, снова ложились. Или сидели, рядом, обняв коленки руками и глядя на блеск и сверкание, на тонкую линию горизонта, придавленную справа уснувшей недвижной тучей. Ни разу не смотрели на часы, и вдруг удивлялись, солнце уже покраснело, незаметно для глаз скатывается к горизонту, прямо напротив. Тень от скалы уползала под нее, прячась, но зато вытягивались тени от невидимых днем возвышений и неровностей камня, ползли, стараясь догнать большую тень, которою заходящее солнце прогнало под скалу.

Жара уходила вместе с изменением света. Девочки, вытеревшись досуха, одевались. И оставались еще, чтоб Шанелька в свое удовольствие наснимала багровый полукруг, отчиркнутый линией с крошечными зубцами водной ряби. Или выбирались наверх, и весь закат стояли по колено в ковыльных волнах, пока от солнца не оставалась огненная точка, а потом, после нее над горизонтом разгоралась космически прекрасная алая заря, поднималась выше, зажигала впадины и бугры дальней тучи. И гасла, уводя в синий вечер алые и пурпурные краски.

В траве просыпались сверчки, их были тут мириады, трещали мирно и нежно, будто рассказывая сказку кому-то маленькому, конечно, сверчатам, думала Шанелька, идя рядом с Крис и придерживая на плече ремень кофра. После того разговора, о сказках, которые она непременно напишет, мир изменился. Было так, будто все обступило ее, требуя внимания. Иногда настойчиво и громко, иногда тихо, а что-то стояло поодаль, как стоят в читальном зале самые робкие дети, очень хотя, но стесняясь. И этих изменений был так много, что Шанелька терялась, не зная, на что первое посмотреть, с чего начать. Мой мир, думала она, он — повернулся. Не изменился, нет, он и был таким, просто я решила его повернуть и он повернулся. Это само по себе уже сказка. Она не говорила об этих мыслях Крис, они оказались совсем уж личными, а еще за ними не стояло ничего сделанного, все было впереди. А она не умела говорить о несделанном.