Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Но ругая, уже понимала, струсила сама, оказалась к встрече совершенно не готова, потому что из просительницы нужно было мгновенно превращаться в советчицу и старшего друга. Отсюда и резкое «а», и мгновенное пробуждение. Сбежала.

«А что я могла? Тем более, время снова сделало петлю, и Кира, идущая по воде, похоже, уже столкнулась с чем-то ужасным, а я все еще не знаю, с чем именно»

— Какая-то ты странная, — Илья поднялся, вместе с шортами стаскивая трусы, запутался в них, дергая длинной ногой, — жрать хочу, сил нет. И устал, спать хочу.

Кира тоже встала, поправляя волосы и одергивая майку. Сказала в ответ отрывисто, раздражаясь:

— Тебе ж нравится. Или разонравилось уже? Сиди, сейчас макароны разогрею.

— Нравится. Просто сегодня совсем странная.

Он повалился на кровать, раскинул ноги, задирая на животе подол тишотки.

— Света не было. Всю ночь, — Кира похромала из комнаты, стараясь не наступать на больную ногу.

— Кира! — закричал он вслед, — я думал тут. Ты нам сколько даешь? Ну вместе чтоб жили.

Она остановилась в коридоре. Снова заглянула в комнату, где у отдернутой занавески, отгораживающей большой разложенный диван, маячило усталое серьезное лицо. Быстро продумывая ответ, а мысли состояли из цифр и тянущего беспокойства, смешанного с раскаянием (врала парню, вот получай, так, сколько я там себе придумала, тридцать восемь?…), сказала легко:

— Десять лет точно. Ну ладно, пятнадцать. А что?

— Чего так мало? — обиделся Илья, поворачиваясь на бок и стаскивая тишотку.

— Мало? — изумилась Кира, — хватит тебе. Потом я стану совсем старушкой, ты чего? Водить меня будешь гулять, что ли?

— Та, — он сидел, голый, большой, тер ладонью лохматые волосы, — при чем тут. Я просто хоронить тебя не хочу.

— Погоди, — она снова сделала шаг в комнату, — старушки ты, значит, не испугался?

Илья прищурил свои и без того раскосые глаза, скорчил ей гримаску.

— Всегда хотел. Со старушкой попробовать. Лови!

В Киру полетели шорты, скомканные с тишоткой. Она поймала, рассмеявшись.

— Ты развратник и любитель перверсий.

— Чего? Счас брошу в тебя.

— Все уже бросил, голый сидишь. Жди макарон, кот-перекот.

Она ушла в кухню, слушая, как в комнате Илья заорал раскатисто:

— Клавдий! Иди сюда, подлец, это чья черная шерсть на подушке?

В ближайшие несколько дней мироздание оставило Киру в покое. Относительном. Частью сознания она была готова к тому, что вот-вот что-нибудь случится. Изменится реальность. Или приснится сон, в котором придется что-то делать, а она совсем не знает, что именно.

И еще мучил вопрос, а точно ли надо делать что-то?

Совершая обыденные дела, она перебирала мысленно последние события и вспоминала людей. Ничего не сделал старый рыбак. И потерял дочь, после обреченный сидеть у окна, смотреть через мутное стекло, как она ходит там, на свету, принадлежа уже совсем другому миру, в котором нынешний, понимала Кира, вспоминая их общение с Катей, все больше отдаляется от нее, становясь полузнакомой страшной сказкой. Такой — не гармоничной.

Ее собственная мама, которая в своей уверенности, что все под контролем, пропустила все происходящее с дочерью тогда, в школьном прошлом.

А еще этот маяк, куда Кире нужно было приходить для того, чтоб зажигать огонь, то есть снова — делать что-то. Куды бечь, трагически восклицала Светильда, когда ее одолевали проблемы, за что хвататься?

И было еще одно мучение, совершенно лишенная логики уверенность, что пока она тут варит еду, занимается сексом с Ильей, приводит в порядок фотографии, лечит ногу, — где-то там, в прошлом, Кира осталась без ее помощи и поддержки.

Какая глупость, устав от мыслей, ругала себя Кира, это же прошлое, оно — прошло. Уже состоялось, и в воспоминания можно вернуться, но ничего там нельзя изменить. Они явятся снова, в этом она была уверена, и надеялась, пока она живет тут, в настоящем, маленькая Кира не ощущает покинутости. А вдруг она понимала, что я рядом, с холодком по спине думала следом Кира, вдруг ей там было легче, если я… Но это значит, я все же бросила ее. Так что, пусть я вернусь туда, где они едут пить кофе, Кира и взрослый мужчина с японским именем Мичи.

Желание временами становилось таким сильным, что Кира бросала все, ложилась, задергивая шторы, и ждала, вперив взгляд в белый потолок. Или, туго забинтовав щиколотку, выходила, несмотря на запреты Ильи, чтобы сесть в маршрутку и уехать в парк или на пляж, ведущий к городскому маяку.