Елена Блонди - Прогулка [СИ]

— Тут подрисую и шабаш, — сказала Ленка, протягивая через прикнопленный лист бьющиеся на ветру ивовые ветки на фоне брызг и низкой тучи, — сил нет, какой дубак. О, смотри, Вадзя-кобадзя своего барбоса ведет.

У Киры остановилось сердце. Руки в карманах покрылись горячим, как кипяток, потом, а спина сделалась совсем ледяной.

— Здрасти, Вадим Михалыч! — заорала Ленка, маша карандашом далекой еще фигуре с черным псом на поводке, — привет, Анчар!

Мужчина помахал им рукой и прошел, между ивой и волнами, обходя сверкающие лужи, подернутые быстрой рябью. Был он в длинной куртке, капюшон откинут на широкие плечи. Светлые волосы, стриженые совсем коротко, потемнели от брызг. Черный массивный Анчар рвался на поводке, беспорядочно топая лохматыми лапами, подпрыгивал, умоляя отпустить по лужам.

Кира деревянно кивнула и отвернулась, рассматривая рисунок. Ленка уже отковыривала кнопки с уголков.

— Подержи. Щас я его. А ты знаешь, что Хелька в Вадзю влюбилась? Вот дура. Он же из деловых, Анжелка рассказывала. Чо, ты чо? Не веришь? Ты про Габоса слышала? Ну, который центр держит. Старый уже дядька, ему тридцать с чем-то там. Вот. Анжелка говорит, у них с Вадзей макли.

— Что?

— Дела у них, — немного свысока пояснила Ленка, застегивая чехол и вешая его на плечо, — он же не местный, с юбэка приехал, а Габос туда мотается, отдыхать. Анжелка говорит, они на тачках куда-то уезжают, а мать ее боится, вот говорит, ночью порежут нас всех в кроватях прям.

— Кто?

Ленка пожала плечами, беря удобнее свою сумку. Поправила широкий ремень чехла.

— Блин, Кира, ты прям, как вчера родилась. Они же все там уголовники, сидели половина. И если что, то друг друга могут и поубивать. А Вадзя же пока живет у них, в отдельной комнате. Мать сперва хотела, чтоб съехал, ну сказать ему. А он короче, стал приносить жрачку, мясо там с базара, колбасу копченую. Ветчину в банках и, прикинь, ананасы. И еще выложил бабок за квартиру, вы говорит, не должны из-за меня, это, притесняться. Анжелка видела, в таких колготках была, вчера? Ну. С люрексом такие, ей еще Элечка стала вонять, вот, Сташич, ты где берешь импорт, ты чем по вечерам занимаешься. Куда таскаешься. А она встает и ей, а мне брат подарил. На седьмое ноября! Элечка и погасла сразу.

— А с чего ты взяла, что Хелька влюбилась? — безразлично спросила Кира, идя рядом и спиной ощущая, как он там, с Анчаром, высокий такой, широкоплечий.

— А то я слепая. Она на физру новые трусы носит, ушила так, аж трещат. И вокруг Вадзи крутится, ах, Вадим Михалыч, ах, вы, наверное, тренируетесь целыми днями. А он…

— О! Смотри, на афише. «Интеграл» приезжает. У меня пластинка их есть. Пара песен такие классные, прям.

Ленка обиженно замолчала. Потом неохотно заинтересовалась, рассматривая метровые буквы, кривовато намазанные на холст с прилепленной в углу фотографией.

— А билеты дорогие? Может, сходим? Смотри, на фотке тут, солист, ничего такой, лапочка. Давай, Кирюша! И, правда, чего я со сплетнями всякими. Помнишь, как ты цветы понесла на сцену, ну этим, «Кыз-курум» или как их?

— «Ялла», — поправила Кира, — а песня «Учкудук».

— Точно! Ты значит, веник свой выперла, солист руки протянул, а ты хоба их — барабанщику.

— Я нечаянно. Я вообще не видела, куда иду, из-за веника как раз.

Угроза, нечаянно узнанная от Ленки, насчет влюбленности прекрасной Хельки Канапкиной, временно отошла на задний план, и девочки посмеялись, вспоминая концерт в блистающем бархатом Дворце Корабелов и свои приключения. Потом, знала, Кира, когда мама уйдет спать, и в квартире наступит ночь, можно будет впасть в печаль и страхи. Даже поплакать, от ясного понимания, куда ей, Кире обыкновенной, до прекрасной высокой Хельги с грудью, ногами и пышной короткой стрижкой. Девчонки шепчутся, что у нее уже был секс. Со взрослым парнем.

Когда ложилась спать, вернее, когда уже совсем засыпала, перебрав сперва все свои тайные сокровища — как помахал рукой, держа на поводке сильного пса, а еще, вчера на уроке почти прошел мимо, но остановился, и внимательно глядя, не на Киру, а на ее руки, взялся теплыми пальцами, выпрямляя ей плечи, кивнул, уже глядя вперед, на мальчишек (рядом с ним шла Хелька, рассказывая что-то, но Кира усилием воли ее из воспоминания прогнала), и еще этот рисунок, наполовину смешной, но такой похожий — Кира увидела вдруг не его лицо, как всегда загадывала, вот засну и пусть мне приснится, а женское, неподвижное, только следящее тайным взглядом из-под полуприкрытых век. Двух цветов, четко разделенных по центру лица, как африканские маски на фотографиях в толстой красивой книге, но не грубых — красный с охрой, а — глубокая бронза и непостижимый черный.