Елена Блонди - Вот роза... [СИ]

И время девочки, которая пустилась в первое личное путешествие, чтоб совершить нечто, важное ей, только ей, пусть оно ничего не значит, ни для кого.

Но, кажется, и она поймет это позже, для кого-то значит очень много.

Иван, подумала Лора, его зовут Иван, и еще Иван Данилович. Пусть он не станет ничего говорить, сейчас.

Лора, подумал мужчина, Господи, Боже мой, это существо, с которым я танцевал, еще не совсем человек, я и подумал, да она наполовину цветок, как почти все они в таком возрасте. Про это и чиркнул ей на открытке, и понял — она даже не прочитала. Усмехнулся ее детской невнимательной глупости, мудрый такой. Умудренный. Умудренный жизнью дурак. Нельзя ничего говорить. Сейчас — нельзя.

Они смотрели и смотрели, неподвижные, глаза в глаза, и она видела себя его глазами, и поняла вдруг, что — так правильно, теперь она знает, что он видит.

От подуманного закружилась голова, будто ветерок, гоняющий лепестки, перемешал все — время, пространство, свои и чужие мысли.

Иван кивнул, чуть-чуть. И ступив назад, повернулся, взялся рукой за стену, уже выходя. Снова обернулся, наверное, чтоб крепче запомнить. Улыбнулся и исчез.

Лора выдохнула, отпуская сердце стучать, как ему вздумается. Приподнялась, вслушиваясь. Снаружи, приглушенные расстоянием и стенами, голоса удалялись — звонкий капризный девичий и спокойный мужской. Потом полаял Беляш, погремел цепью и миской. Зевнул так, что даже Лора услышала. И все замолчало.

Тогда она поднялась, ссыпая с плеч, рук и бедер сонные цветы и лепестки. Вернулась на лесенку, наверху, не торопясь, вдумчиво оделась. Поправила волосы, улыбаясь тому, что под пальцы все время попадаются шелковые теплые лепестки.

И ушла, на прощание погладив Беляша по лохматой спине.

На плече болталась маленькая сумочка, а в руке она держала кеды, и пыль на дороге была мягкой, не кололась, подкидывая камушки и комки, не отвлекала Лору от мыслей, которые думались так странно — совершенно без слов, а состояли из запахов, картинок, вкусов и мурашек по спине, а еще из стука сердца, такого — радостного и уверенного.

Автобус, который увозил их домой, выбираясь из торжествующего аромата, как из невидимой паутины, был напрочь просвечен ярким, уже летним солнцем, пыль клубилась в прямых лучах, усиленных голыми стеклами, и в дневном свете лица казались или совсем белыми, или наоборот, загорелыми до черноты.

Инна качалась, подпрыгивая на бугристом сиденье, тыкалась в щеку подруги губами, рассказывая о вчерашних своих, таких взрослых событиях. Ее провожал мальчик! Они сидели на лавочке! Он обнимал ее за плечи! И — попросил адрес! Потому что они уезжают…

Лора кивала, не очень слушая. Улыбалась в нужных местах. В кармане сарафана лежала открытка, и время от времени Лора трогала жесткий краешек, проверяя — не помялась ли. Вела пальцем по невидимым сейчас, но десятки раз прочитанным ночью словам, написанным шариковой ручкой.

Первое слово было зачеркнуто резкими линиями. И поверх написаны более точные:

Иван.

Повторяла про себя Лора, глядя на ровные ряды розовых кустов, зеркало маленького ставка и совсем уже крошечные домики старого цеха, такие — серые, такие — коричневые.