Мартин Вальзер - Фрагменты книги «Мгновения Месмера»

То, что думаю, я сказать не могу.
А говорить то, что не думаю, —
тоже не могу.

Имеющего надо мной власть я вынужден
оскорблять, иначе пришлось бы опасаться,
что он подумает, будто я признал его власть над собой.

Я — остывший пепел того огня,
которым никогда не был.

Изо дня в день град новостей.
Бомбы во имя добра
места живого не оставляют.
Словно так, как сегодня,
вопрос никогда еще не стоял так остро.

Дверь, с шумом захлопнувшаяся, имеет в виду меня.

Однажды канатные плясуны все разом
сорвутся в бездну. И в мире вновь воцарится
одна из привычных догм, пока потихоньку
не подрастут новые канатные плясуны.

Прожить жизнь не свою,
а кого-то другого,
а потом еще писать автобиографию.

Пьеса, в которой главный герой —
плохой актер.
Как сыграть
плохого актера?
Это только кажется сложным:
мы же все эту роль играем.

То, что мы знаем, что мы ничего не знаем,
мы вроде бы уяснили. Сложнее принять вытекающую отсюда
мораль: что не желать ничего знать — даже хорошо.
Получается, что это даже хорошо быть плохим.
Этим на сегодняшний день все, похоже, и руководствуются.

Я погрязаю в себе, как в болоте.
И нет чуба,
чтобы оттуда себя вытащить.

Каждый человек не так уж незаменим, как ему думается.

Не хочу знать главного.
Затаиться бы, как птица, в кустах.
Хорошо бы еще перья — чтобы можно было подумать:
умел, наверно, когда-то летать.

Не трепыхайся, и путы не будут впиваться.

Выстроить оранжерею и взращивать иллюзии.
Когда очередная иллюзия в мире со звоном
разлетится вдребезги, отсижусь в тиши оранжереи
и подожду, пока не расцветет новая,
нужная мне в данный момент.
Все точно знают, сколько тебе лет. Ты один этого не знаешь.

Мы так колошматим друг друга,
будто нас кто-то нанял.

Мы не умеем жить вместе,
зато не давать жить друг другу —
это мы умеем.

Вечно оспариваем друг у друга право
быть самым несчастным.

Быть несчастным — да,
только если не надо объяснять почему.

Каждому границы другого видны отчетливее,
чем свои.

Мы живем под прикрытием осложняющих обстоятельств.
Но не беритесь их перечислять —
они могут развернуть копья против вас.

Перестань хотеть понять,
что тебе говорят.

Как легко они ставят тебя на место.
Уже этот тон, эта легкость.
Этот доминирующий в мире тон, легко ставящий тебя на место.

Вода говорит мне,
ветер ей вторит,
что на Земле никогда не случалось зла.
А солнце уверяет даже, что все это — сущий рай.
И мне, разомлевшему от тепла
в куще зелени и цветов,
просто нечего возразить.
В такой день история перестает существовать.

Всякий танцор прихрамывает, когда не танцует.

Неопровержимость молчащего.

Пока зарабатываешь деньги, ты вынужден терпеть
оскорбления. И ты тут не исключение.
Я кажусь себе пустой жестянкой,
которая издает звуки,
только если ее пинают ногой.

Неосознанная неизбежность
кому-то видится свободой выбора.

Единственное, чем измеряется прогресс, —
это регрессом власти человека над человеком.

Повод для размышлений.
Стоит только поставить точку. Раз и навсегда.
И ты сразу станешь выше всех.
Надо только покончить со всем.
Но если ты хочешь покончить со всем,
только чтобы превзойти всех,
ты ничто. Ты должен хотеть стать ничем.
Тогда ты будешь всем.
Но ты действительно должен хотеть стать ничем.
Без всякой задней мысли.
А как растоптать задние мысли?

Если ты не гений,
ты не можешь быть еще и непризнанным.
Не быть гением и оставаться непризнанным —
это уже катастрофа.

Каждый считает себя Гёльдерлином.
Кроме самого Гёльдерлина. В письме к Шиллеру
(«…высокочтимый господин придворный советник….»)
он называет себя res nullius.

Чувствовать себя изгоем, в принципе,
даже приятно.
Но от пинков и ударов, когда тебя изгоняют,
очень поначалу больно.

Быть презабавным не особенно весело.

А ведь те, кого ты так тщетно ждешь,
даже и не подозревают об этом.
Сначала приходит тоска,
еще не имея цели.
А потом тоска выбирает кого-то,
и уже кажется, что на нем весь свет клином сошелся.