Алекс Бранд - Выбор [СИ]

Тихий голос Клайда, он ласково гладит меня по голове…

— Берта, солнышко, открой глазки…

Что? Уже вставать? Шепот повторился, подкрепленный игривым поцелуем в один глаз, потом в другой, веки задрожали, приоткрывшись. Надо мной склонилось улыбающееся лицо Клайда, он медленно расправил мои спутанные волосы. Глубоко вздохнула, сколько же проспала? Бросила взгляд на часы, Боже…

— Клайд, уже почти десять! Сегодня же…

Он рассмеялся, потянув с меня одеяло, я вцепилась в него и не отпускаю. Одновременно ищу глазами хоть что-нибудь на себя накинуть. Ничего.

— Клайд, принеси мне халат! Ну, пожалуйста!

Смеемся уже оба, эту игру мы любим до сих пор, ещё с нашей брачной ночи в Олбани. Клайд ее незамысловато называет «поймай Берту голой». Обожаю его шуточки… Вот я тебе сейчас…

— Берт, вставай!

— Вставать?

— Да!

И я медленно встаю, как будто не замечая, что совершенно обнажена. Вот тебе! С удовольствием вижу, что сумела его удивить, Клайд ждал продолжения шутливой перепалки и борьбы за одеяло. Часто это снова укладывает нас обоих обратно в постель. Но сегодня… Его глаза так смотрят… Когда-то я отчаянно краснела под таким взглядом, старалась прикрыться, убежать куда-нибудь. Краснею и теперь, но… Смотри, Клайд. Все это — твоё и принадлежит тебе. Я так тебя люблю… Покосилась на него и подчёркнуто невозмутимо прошествовала к шкафу, где висит многострадальный халат. Спиной чувствую восхищение, теплой волной погладившее меня всю, сверху донизу, не упустившее ничего, а я еще повернусь немного боком, вот так… Руки, уже взявшие лёгкое шёлковое одеяние, дрогнули, захотелось ещё постоять под этим солнечным взглядом. Шепот сзади.

— Берта, если ты немедленно не наденешь его…

И неизвестно, чем бы все это могло закончиться, как вдруг… В коридоре раздалось звонкое шлепание босых ног. Молниеносно накидываю халат, затягиваю поясок. Дверь распахивается…

— Мама, папа!

Каштановый вихрь с разбегу утыкается в меня…

— Мамочка, мне такой замечательный сон приснился!

Звонкий голос дочери сразу наполнил собой спальню, вырвался обратно в коридор, наполнил собой весь наш дом. Его услышали деревья в саду… цветы… щебечущие в кронах пичуги… Он отразился от крыши и полетел в небо, к облакам и ярко светящему солнцу… И все они вместе с нами ответили ей.

— Доброе утро, Эвелин! Рассказывай…

Утренние хлопоты… Часто деликатно отстраняю миссис Энсон от них и занимаюсь сама, хотя знаю — опять недовольно подожмет губы. Прихоть хозяйки… Я же украдкой покажу ей язык, готовя завтрак для Клайда и детей. Миссис Энсон… Да, та самая, которую я когда-то держала за руку на приеме у доктора Морроу.

Эвелин проснулась веселая, а теперь задумчиво собирает ложкой остатки сладкого творога и строит из него то башенку, то стенку. Сэм, глядя на нее, занялся тем же, старательно повторяя ее движения. Улыбаюсь, строительного материала у него в тарелке осталось куда больше, хватит на целый домик. Клайд отложил в сторону вилку, мы переглянулись. Он тихонько позвал.

— Эб… Эвелин…

Ее глаза совсем мои, только серый оттенок исчез со временем, полностью уступив место ярко-голубому цвету полуденного неба. Когда она вот так их распахивает, сердце иногда сжимается, настолько она становится на меня похожа. Клайд смеётся, дочь своей матери, а как же иначе? Вздыхаю… Доченька, почему ты стала грустной?

— Я читала твою сказку, папа. Помнишь, про девочку-королеву?

По лицу мужа прошла лёгкая тень, а я ему ведь говорила… Она ещё маленькая, чтобы читать такое. Сэм заинтересованно подался к нам, оставив свои строительные работы в тарелке.

— Мам, Эб вчера ночью плакала, я слышал.

И тут же получил нашим семейным — ладошкой по лбу.

— Ай, Эб, гадкая!

— Вот я тебе! Не смей ябедничать, дрянной мальчишка!

Клайд негромко прихлопнул ладонью по столу, остановив развоевавшихся сорванцов. Но вижу, он рад, что Эвелин отвлеклась на воспитание младшего брата. Эта сказка, грустная и безнадежная… Я сама после нее не раз промокнула глаза. Все же спрошу…

— Эвелин, почему ты взяла ее? Папа написал другую, веселую. Помнишь?

Ложечка примяла несчастную горку творога, превратив в плоский блин. Он вдумчиво режется пополам… на четвертушки… Передо мной маленькая я. Такой же была.

— Я ее тоже прочла и она правда веселая. Просто…

Она вздохнула, блин соскребается с тарелки и отправляется в рот с такой грустной миной, что мы рассмеялись. Эб обиженно надулась и засопела, ложечка громко звякнула о фарфор. Тихо сказала.