Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

Рука его переместилась с левой груди Эмили и завладела правой. Он подумал, что у Эмили — самая красивая грудь на свете и вряд ли он ошибается. А ведь он никогда не фотографировал жену обнаженной. Пожалуй, стоит это сделать, и поскорее. Врач, с которым он втайне консультировался в Лондоне (озабоченный совсем другим, а не той ерундой, что этот шут гороховый Леффертс), сказал, что ему осталось месяцев семь-восемь, и то при самом оптимистичном прогнозе.

— Мне кажется, — продолжил он ровным тоном, — что искусство не в состоянии выжить, если не вызывает в людях волнение, ведь оно им питается, и первое ему столь же необходимо, как и второе. В поезде я в очередной раз в этом убедился, когда показывал полковнику фотографии, которые я вез Эшвелу, чтобы ему их предложить, если мне не удастся убедить этого недоумка заняться изданием труда по битрохософобии, — и я оказался прав, он мне отказал. Знаешь, как рассматривал их полковник? Он поднес их так близко к глазам, что они заняли все поле обзора, заслонив собой все окружающие предметы. Он разглядывал их одну за другой, очень-очень медленно, и словно с неохотой возвращал их, будто не мог от них оторваться. Мои фотографии привели этого человека в сильнейшее волнение, и оно будто выплескивалось на снимки, придавая им глубину, значительность, но и усугубляя их жестокость и в то же время наделяя красотой, которой я прежде в них не видел.

— Мне не терпится на них взглянуть. Эшвел, разумеется, согласился их опубликовать?

— Нет. Он счел, что и трактат по битрохософобии, и снимки, сделанные в Вундед-Ни, несут на себе печать эзотерики и не могут вызвать интерес у широкой публики.

— Вундед-Ни? — спросила Эмили. — Что за странное название! — Она рассмеялась. — Я не видела его в моем путеводителе по Англии. А ведь наверняка это очень милое местечко.

Говоря эти слова, Эмили изобразила одну из сюсюкающих «маленьких дамочек», какими они становились, когда смаковали свой бокальчик шерри. «Куда это вы ездили сегодня на велосипеде, дорогая? Как вы сказали — «Вундед-Ни»? Необычное название, почти такое же романтичное и будоражащее воображение, как «Грозовой перевал».

— Не стоило бы тебе смеяться, — сказал Джейсон. — Впрочем, увидишь сама. Занесенные пургой мертвецы, застывшие в причудливых позах или скрюченные, свернувшиеся в клубок, — при взгляде с высоты, какими, например, их мог бы видеть орел, они, вероятно, напоминали бы экскременты огромного, чудовищного зверя, оставленные им на снегу. Одно из этих тел принадлежало твоей матери. Какое именно, я не знаю. Но достоверно известно, что она умерла в Вундед-Ни, а значит, я ее сфотографировал. Ведь я снял каждого погибшего, всех без исключения. Меня американские офицеры вынудили это сделать: дескать, это необходимо им для архивов, чтобы администрация могла поскорее прикрыть дело. Работал я как на конвейере: подходил к трупу, устанавливал на снег, как можно ровнее, треногу, вставлял в камеру фотопластинку, забирался под черную накидку, нажимал грушу затвора. Раскрывалась диафрагма, и я принимался отсчитывать секунды: …шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, стоп! Конец экспозиции. Потом надевал крышку на объектив, чтобы свет больше не проходил, извлекал камеру из снежной оболочки, пристраивал ее на плече и шел к следующему трупу, который еще не так просто было разглядеть из-за инея, скрывавшего от глаз его контуры, — легко было его спутать с веткой дерева или скалистым выступом, но я сразу понимал, что это мертвец, по распространявшейся от него коричневой, а то и уже почерневшей застывшей лужице. Вот там, среди них, тебя и нашли, Эмили. Подобрала тебя пожилая женщина по имени Шумани.

Она не сводила с него глаз, потрясенная.

— Ты же всегда говорил, что я родилась в церкви, прямо под рождественским плакатом…

— Да, в агентстве Пайн-Ридж, в епископальной церкви Святого Креста, как раз под рождественским лозунгом «Мир на Земле для людей доброй воли», учительница Элейн Гудейл, довольно хорошенькая, мне тогда так показалось, хотя я видел ее мельком: в памяти остались кошачья мордочка и серые глаза — чистый рефлекс фотографа; именно там эта девушка передала мне тебя на руки, значит, там ты и родилась для меня. Но и до этого был крохотный кусочек твоей жизни, и ручей Вундед-Ни был ее частью.

— Я хочу видеть эти фотографии.

— Завтра утром. Рассвет — идеальное время. Нет лучшего освещения, чтобы вызвать из небытия такие жестокие, неслыханно откровенные, в некотором роде безнравственные образы, порожденные мраком.