Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

— Что восхитительно?

— Не знаю. Что-то, исходящее от тебя. Приятный запах, запах свежей выпечки. Неужели миссис Брук вливает в воду душистую эссенцию, когда готовит для тебя ванну?

— Готовит ванну? Да она вытащит меня оттуда за волосы, если увидит, что я моюсь! Для нее мытье — порочная практика. Миссис Брук как-то мне сообщила, что никогда не принимала ванну, за исключением одного раза, когда бежала за улетевшей шляпой и угодила в реку. Уверена, для нее нежиться в воде так же предосудительно, как трястись в танце или под пальцами врача.

Джейсон нахмурился.

— При чем здесь пальцы врача?

— Миссис Брук призналась, что несколько раз обращалась за помощью к доктору Леффертсу, чтобы тот избавил ее от удушения матки [58] Так в Средние века называли одно из гинекологических расстройств, ложно объясняя его «перемещением» матки вверх. , — объяснила Эмили. — Этот род недуга часто поражает женщин, вынужденных соблюдать целомудрие — монахинь, вдов или заключенных.

— Но миссис Брук к ним не относится!

— Она заключенная, поскольку не может отлучиться из дома, с тех пор как ее мужа парализовало; она почти монахиня, раз постоянно призывает Бога и всех святых сжалиться наконец над калекой; а вдова она потому, что лежачий больной вряд ли способен выполнять супружеский долг.

Давая возможность Джейсону в полной мере оценить мученичество Бекки Брук, Эмили выдержала паузу.

Но оценил Джейсон совсем другое: во-первых, тройную метафору, во-вторых, способность Эмили к взвешенному анализу, а в-третьих, интерес девушки к интимной жизни их экономки.

Эмили продолжила невозмутимым тоном:

— Леффертс сделал массаж половых органов миссис Брук с помощью двух пальцев, предварительно смазанных маслом белой лилии и шафрана, пока несчастная женщина не почувствовала «воспламенение всех чувств», воспоминание о котором впоследствии помогало ей избавиться от неприятностей, которые очень часто приводят к хронической истерии.

Джейсон смотрел на Эмили с недоумением, спрашивая себя, с помощью каких хитроумных маневров удалось ей вырвать подобное признание у миссис Брук, скромной, стыдливой и боящейся любых излияний чувств до такой степени, что даже в святочную неделю она сидела, запершись дома, из опасения, что, выйди она в город, ей пришлось бы выносить — и возвращать — поцелуи, которые хотя и приличествуют случаю, однако не становятся от этого менее неприглядными; не считая еще и того, что ей просто отвратительно прикосновение к ее лицу чьих-то влажных губ.

— Бедный, бедный доктор Леффертс! — вздохнула Эмили, изображая сочувствие, которого на самом деле не испытывала (в действительности ее черные блестящие глазки загорались, стоило ей представить рьяного лекаря, старавшегося вызвать оргазм, да желательно посильнее, у стареющей женщины с головой, напичканной мыслями одна мрачнее другой). — Из медицинских процедур эта для него наиболее неприятна, — продолжила она, — и еще вскрытие фурункулов. Доктор делает все возможное, чтобы перекинуть эту работенку на акушерок, однако некоторые пациентки, страдающие удушением матки, могут довериться только сноровке пальцев Леффертса, который делает массаж с необычайной деликатностью и вместе с тем результативно. Уж больно ответственное это дело — худо исполненное, оно может привести к осложнениям: лихорадке, желтухе, ужасным спазмам, приступам безумия, эпилепсии, повлечь за собой страшное исхудание и в некоторых случаях вызвать паралич.

— Поговаривают также, что от этого можно оглохнуть, — сказал Джейсон. — Крайне нежелательно, чтобы миссис Брук сразил столь неудобный недуг, как глухота, в момент, когда мы соберемся жениться. Тогда она понадобится в доме на полный рабочий день. Правда, для этого нужно дождаться смерти ее мужа, но, похоже, теперь это вопрос всего нескольких недель. После свадьбы мы поселим миссис Брук сюда.

Широким жестом Джейсон обвел комнату, по которой они теперь перемещались как-то по-особенному осторожно и куда он заходил лишь в отсутствие Эмили — прослушать «стучавшую» трубу водопровода или проверить, не прохудился ли каминный дымоход, проходивший как раз за изголовьем ее кровати; где Эмили оставалась только на ночь, простившись на пороге с Джейсоном, либо воскресным утром (по взаимному соглашению они проводили начало воскресенья, нежась в постели, каждый у себя, не одеваясь и с неприбранными волосами, по крайней мере часов до одиннадцати, а зимой и до двенадцати, ведь в церковь они не ходили — ни тот, ни другая: бог Эмили не признавался англичанами, а Джейсон окончательно забыл своего после смерти Флоранс).