Дидье Декуэн - Англичанка на велосипеде

Она улыбнулась:

— Если два человека крепко любят друг друга, в следующем воплощении они станут близнецами.

Джейсон не понял, что она собиралась этим сказать. Для него все это было чересчур туманно. А может, и для нее тоже. Нередко — ведь английский не был ее родным языком — Эмили, хотя и мыслившей ясно, не удавалось точно выразить свою мысль. Для него было привычным делом обращать внимание не столько на слова, сколько на то, чем они сопровождались. На этот раз — улыбкой. Джейсон заключил, что таким образом Эмили ответила ему согласием.

Она подобрала с пола тарелку и вытерла ее обшлагом рукава. Затем молча удалилась, пройдя сквозь последние солнечные лучи с роящимися в них бесчисленными пылинками, проникавшие в теплицу через щели драпировки.

Было уже совсем темно, когда Джейсон проводил Эмили до ее двери. Она занимала комнату на третьем этаже, расположенную как раз над спальней фотографа. Когда-то Флоранс обустроила ее для ребенка, которого мечтала завести. Три попытки, три разочарования. По мнению доктора Леффертса, детородные органы молодой женщины были непоправимо повреждены оковами, которыми Флоранс сильно сдавливала тело во время цирковых номеров.

Комната, принадлежавшая теперь Эмили, была обтянута набивной тканью с фиолетовым узором на белом фоне, изображавшим гонявших обручи детей, птичек, затаившихся в кустарнике, и маленьких фавнов, играющих на флейте под купами деревьев.

На толстом и мягком ковре высилась кровать орехового дерева с наброшенным на нее лиловым шелковым одеялом, которое Эмили имела обыкновение сбрасывать во сне на пол — ей всегда было жарко. Иногда ради забавы она перевязывала один из уголков одеяла, так что получалась забавная мордочка рептилии, только нежная и мягкая, которой она гладила себя по щеке.

На стене, прямо над подушкой, где она блестящим веером раскидывала свои черные волосы, Эмили развесила фотографии: иссохшие, беззубые и морщинистые лица — на одном вместо глаза зияла дыра, — сделанные Джейсоном, который был настолько поглощен воспитанием своей приемной дочери, что так и не удосужился довести до конца «Вездесущность смерти».

Лампа под складчатым абажуром из тончайшей кисеи, подбитой белым грубым шелком, с узором из пышных розовых бальзаминов, трогательно освещала эту галерею устрашающих ангелов.

Вместо стульев по комнате были разбросаны большие мягкие подушки, служившие сиденьями, так что Эмили постоянно переходила от одной к другой. Взяв с этажерки книгу, она открыла ее и начала читать, тихонько произнося слова и слегка мямля — говорила Эмили абсолютно свободно, однако при чтении порой запиналась.

— Можно войти? — спросил Джейсон.

Девушка встала и широко распахнула дверь, которая до этого была слегка приоткрыта. Он помедлил. Порог этой комнаты он пересекал лишь в исключительных случаях, боясь, что нарушит что-то в существовании Эмили, если станет наблюдать за ней спящей или вдохнет ее легкое дыхание.

Раньше миссис Брук не упускала случая пожаловаться на то, в каком ужасном состоянии содержала Эмили, еще девочка, свое жилище. Она вела себя как дикая кошка: взбиралась на занавески, раскидывала грязное нижнее белье, словно метя территорию, и, подобно той же дикой кошке, притаскивала в дом мелкую добычу, найденную в саду: овощи, вырванные из грядки, продолговатые вороньи яйца, голубоватые в оливково-зеленую крапинку, белые с рыжими пятнышками яйца синиц, голубые — малиновок, белые с перламутровым отливом — зеленого дятла, а также колоски дикого овса, который Джейсон впервые увидел на берегу речки Нит возле шотландского города Дамфриса и который он решил акклиматизировать на берегах Уэлланда, поскольку находил этот злак на редкость «фотогеничным», если сплести из него венок и надеть на голову модели. Эмили мгновенно узнала это растение, так как оно было ей знакомо еще по Великим равнинам под именем душистое сено ; она не помнила, каково было его предназначение, зато так и видела себя собирающей его целыми охапками и помнила, как хорошо оно пахло ванилью, когда она прижимала его к груди; именно чтобы вновь обрести запах детства, она продолжала рвать его на берегах Уэлланда, но рвать осторожно, в рамках дозволенного, чтобы не погубить еще не прижившиеся окончательно посадки; вернувшись к себе в комнату, она разувалась и топтала ногами колоски, чтобы вышел сок, аромат которого проникал ей под платье.

— Восхитительно, — произнес Джейсон.