Николай Бойков - Африканский капкан

Наконец-то пришел наш агент, полный шоколадный сенегалец с крокодильим аппетитом в маслянистых глазках. Сразу начал извиняться за опоздание, отсутствие времени, лопотать об адских муках работы — все это чередовал повторяющимися просьбами купить что-нибудь в подарок его жене и детям, а ему самому — бутылку хорошей водки и блок «Мальборо». Глянул в сторону гуляющего экипажа, небрежно поясняя:

— Много русских моряков застряли на африканском берегу. Русские чиновники продали и флот, и экипажи. Теперь другие русские скупили эти суда и основали по мелким портам закрытые колонии, где русских охраняют африканцы с «калашниковыми». Документов ни у кого нет и нельзя убежать или вернуться легально. Чиновники во всех странах теперь научились воровать по-русски: «политики в свой карман», — заключил агент явно услышанной где-то фразой и виновато улыбнулся, будто просил извинить его.

Корейско-рыбацкое застолье набирало обороты. Стали очевидны лидеры — одетый во все черное (брюки, рубашка, черная шляпа под кино-героя) кореец и белокурый полноватый наш парень, с улыбкой и висящими усами пройдохи хохла. Чувствовались определенные традиции компании, знать сидели не первый раз. Говорили на смеси корейского, английского, русского, не особенно заботясь о понимании. Но говорили от души, от души раскланивались и улыбались. Произнеся тост, выпивали стоя и начинали разноголосо петь либо известный вальс «На сопках Манчжурии», либо «Катюшу». Это было как восточный обмен любезностями. Ритуал. Первую песню пели кто словами «Тихо вокруг, сопки покрыты мглой…», а кто бодрым мычанием мелодии, при этом каждый старался дирижировать руками. Вторую песню, страшно уродуя произношение слов, старались воспроизводить на русском языке: «Расцветали яблони и груши…» Старались. Но хохол, видать, и в море и за столом не прощал халтуры и входил в азарт:

— Учитесь, кореезы! — Радостно кричал и обнимал рядом сидящих друзей- корейцев. — Камсамида 3 3 Спасибо. , корееза-сан! Учитесь, мореманы! Если выучите все слова правильно — я плачу за сегодняшний стол!

— Мы платим! — поддержал второй славянской наружности. — Потому как моряки — эта лучшая нация!

— Это смесь всех времен и племен человеческих — вместе! — подхватывал первый.

— Together! Месте! — кричал улыбаясь и показывая вверх большой палец кореец в черной шляпе.

— Всем запоминать слова: «Ой, ты, песня, песенка девичья, ты лети за ясным солнцем вслед и парнишке в море безграничном от Катюши передай привет»… Не «ясы соце сед», а «ясным солнцем вслед». Солнце — the Sun — Ке по-корейски, понимаешь? Давай, мужики, еще раз… — не унимался хохол.

Получалось то хуже, то лучше. Кореезы улыбались и тоже радовались. Смеялись при словах про оплату, но понимали и поддерживали настроение:

— Drink! To us — from ocean! To ouers best condition — together! To Catyusha! 4 4 Пьем! За нас — с океана! За наше лучшее состояние — вместе! За Катюшу! «…пусть он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поет…».

— Молодцы, кореезы! — стонал вислоусый и обнимал корейца в шляпе, которая сначала сдвинулась на затылок, потом упала, оголив лысину «кино-героя». — Катюша — это моя родина. Россия — Корея, понимаешь? Моя мама. Девушка моя — Катюша. Понимаешь, мастер Ли?!

Мастер Ли тоже расчувствовался и повторял:

— Катюша-Корея… Катюша-мама… Девочка моя…

— Камсамида, мастер Ли… За Корею и Россию.

Восточные люди понимают слово «Родина» и пьют за нее. Как мы.

Когда компания пела, джаз банд пытался аккомпанировать и выражать всяческую симпатию. Товарищ вислоусого хохла поднялся в очередной раз, нащупал глазами джазменов и показал руками и пальцами клавиши и меха воображаемой гармони. Те поняли и притащили откуда-то настоящий баян, может проданный за стакан водки загулявшим славянином, а может забытый в угаре моряцкой драки. Товарищ присел, тронул меха, пробежал пальцами, и знакомая мелодия заплакала по-русски: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали, товарищ мы едем далеко — подальше от русской земли…» Корейцы тоже понимали смысл песни про оставленную родину и «напрасно старушка ждет сына домой…» Вислоусый поднял тост: «За мам». Все встали и выпили стоя. Кореец в шляпе долго говорил на корейском и потом запел соло.

Все слушали молча. Песня напоминала мелодией нашу есенинскую грусть: « Клен ты мой опавший, клен заиндевелый…». Девочки-проститутки сидели смирно, грустили и чувствовали вместе со всеми. Будто жили одну жизнь. Кто-то успокаивал, целуя. Кто-то гладил или смотрел в глаза, пытаясь унять моряцкую боль. Этот бар стал заплеванным чистилищем грешников и молитвой смертных. Только смертные молились, поднимая бокалы с разбавленным виски и роняя пепел с обгоревших сигарет. А грешницы расстегивали морякам вороты летних рубах и целовали загорелые груди и шеи, шептали слова на непонятном языке, унося в поцелуях угасающие блики сознания, печали, восторга…