Николай Бойков - Африканский капкан

— А здесь у него щербинка, — уточнил дед и поднял палец к своему рту, обнажив верхние зубы.

— Я не знаю, — ответила Элизабет. — Я его не видела до того, как ко мне прицепился один клиент, которого я не хотела. Гена проходил мимо и остановил его. У клиента была компания. Завязалась драка. Нас всех забрали в полицию. Я там его разглядела и говорила с ним. Но у него уже не было двух передних зубов. Он стеснялся и прикрывал рот ладонью.

— Нормальная история. Когда это случилось?

— Два месяца назад.

— Что было потом?

— Два дня он сидел в тюрьме, пока я заплатила выкуп и забрала его.

— Потом?

— Потом было ужасно. Ему не нравилось, что я платить за него в полицию, а у него нет денег, чтобы вернуть мне долг. Элизабет тоже не любит долг. За меня защищать ни один мужчина. Ни разу в жизни. И я не совсем проститутка. Я студентка. Учусь в университете. Мой папа имеет хороший бизнес в Гане. Папа платит мои расходы. Но я должна иметь мою жизнь и мои деньги. Я должна немного работать сам. Каждая женщина может сам…

— А где теперь Гена?

— Он хотел отдать долг. Их судно давно стоит арестованное. Денег не платят. Уехать в Россию нельзя. Нет денег и нет документов. Он подписал контракт с местной компанией, получил аванс, чтобы вернуть мне долг, и ушел на рыболовном судне под Конакри. Я поняла тогда, что он подписал бы любой контракт, только бы вернуть мне эти проклятые деньги! Но я должна была ему помочь!

— А там документы не нужны разве?

— Это русские хозяева. Все знают друг друга. Но русские хозяева всегда обманывают своих моряков. Я говорила — Гена мне не поверил. Я узнавала, это очень плохая компания и плохое судно.

— А как называется компания?

— «Звезда Востока», как этот бар. А судно не имеет названия. Компания имеет больше двадцати судов. Это старые русские, китайские, французские фишботы и траулеры. Очень старые. Они уходят и никогда не возвращаются.

— Погибают, что ли?

— Нет. Погибают только люди. Работа и малярия. Их никто не ищет. России нет. Они никому не нужны.

— Как это — России нет? А мы откуда? Как это — никому не нужны? Ты чего говоришь, девочка?

— Все так говорят.

Она сказала это так обыденно, что возражать стало бесполезно. Мы забыли, что она проститутка. Забыли, что ждем агента. Не думали уже, что ее Гена может оказаться совершенно незнакомым нам. Но он был уже нашим. Потому что отдавал долги. Помнил честь. Был моряком. Русским. Незащищенным. Это мы понимали.

Покой в баре нарушился приходом большой компании, видимо, с одного судна. Худенькие улыбающиеся корейцы, человек восемь, и двое наших, то ли с Украины, то ли русские. Какая разница? Наши. Бывшие соотечественники не бросаются друг к другу на шею при встречах на чужбине, только кивнут или спросят коротко: «Славяне? Давно с Родины? Удачи, братишки…» Эти тоже наметанным глазом заметили нас, обменялись взглядами, но пошли своей компанией.

Южно-корейские траулеры и тунцеловы заскакивали в порт на сутки — другие, для смены экипажей или ремонта оборудования, работали на причалах от зари до зари, руками перебирая многотонные сетевые куклы, стальные тросы в руку толщиной, донные грузы и разноцветные поплавки. Контракты у них по два-три года, выход на берег редкостное благо, которое берегут крупицами.

Эти ребята времени не теряли. Сразу забегали официанты. Заняли места на указанных коленях или на стульях рядом выбранные компанией девушки, и веселье началось в темпе опаздывающих на самолет.

Элизабет сходила куда-то по своим делам, вернувшись, пояснила:

— Большой корейский траулер пришел из Чили. До этого работали под Антарктидой. Уходят утром. Под Кергелен. Двое русских — второй помощник и электромеханик. Расплачиваться будут все вместе, уже сделали заказ почти на тысячу долларов. В баре зажглись огни и яркая вывеска «Звезда Востока» с неоновыми фигурами девушек на неоновом фонтане улыбающегося от удовольствия неонового кита. С момента появления большой и дружной компании бар перестал быть отражением мафиозного порта. Ибо это был не просто бар-забегаловка типа «Первый и последний бар», из тех которые начинают улицу к воротам порта или заканчиваются рядом с ними, смотря «откуда-куда» идешь. Это был бар, приют, базар, хранилище и бутафорская крепость, где тайны, желания и традиции торговались как питье и застолье. Здесь был лишь один Бог — океан, одна монета — удача, одно время и один закон — время моряков. От греческой триремы, арабского самбука, испанского галеона, немецкой подводной лодки или учебного парусника. Это было вечно качающееся и кочующее знамя республики моряков, всех наций, оттенков кожи и цвета глаз, искусных или однобуквенных татуировок, с одинаковым будущим в воспаленных глазах: дверь дома, волна, смерть друга и снова — волна или бутылка пьянящей радости… И черный лоснящийся полнотой и удовольствием бармен смотрелся одноглазым дьяволом. А яркий джаз-банд танцевал, гремел, завывал трубой и пел мелодией плачущей львицы, словно последний раз в жизни.