Николай Бойков - Дом на волне…

Капитан. А если не спасем? Это только дилетантам кажется: все утонут, а я спасусь, прыгну за борт — переплыву океан, шторм до неба, а я не боюсь.

Люба. А я не боюсь.

Кокша. А вы говорили, что море дураков любит. Дуракам и пьяницам везет?

Капитан. Я говорил? Мдда-а. Разберемся. За откровенность и доверие — спасибо. Полагаю, вы знаете, что другой каюты и условий для вас нет — на палубу, желательно, не выходить и за борт не прыгать. Спасение проведем условно. Так будет безопаснее и теплее. Договорились? Извините, мне на мостик. И пожалуйста, постарайтесь, чтобы экипаж из-за вас по ночам не бегал? По ночам — спать надо, ясно?! (Вышел.)

Кокша. Что я говорила?

Люба. Я думала, он хоть раз, для порядка, голос повысит? Или голоса командирского не имеет? Или он свою игру имеет и свой план? С медалью за спасение?

Кокша. Перестань! Как не стыдно.

Люба. Стыдно? За что? Что за борт не надо прыгать? Зато теперь петь можно?! «Ой мой милый вареничкiв хочет… Ой мой милый вареничкiв хочет…» А могу я с тобой завтра на камбуз пойти? Помогать буду! И на хлопцев твоих погляжу, а? Да брось серьезную играть — тебе не идет. Тебе улыбаться надо. Мы, кстати, женщины. Нам улыбаться — природой обязано!

НА МОСТИКЕ.

Судно идет в густом тумане. Звуки и голоса приглушены. Скорость снижена. Каждые две минуты раздается сигнал тифона. Капитан прилип к экрану радара.

Веничка. Туман уходит, Александр Павлович! Какое роскошное солнце!

Капитан. Греческое. Отбой тифону. Сообщите в машину: вышли из тумана, добавляем ход….

Веничка. А острова какие?! Скалы — надгробия. Высота — метров по восемьсот! Природа — ни кустика, ни деревца. Красота — девственная!

Капитан. Девственными здесь были леса еще при царе Одиссее, наверное. Потом их на строительство парусных кораблей и галер срубили.

Рулевой. Все?

Капитан. Как видишь.

Рулевой. Столько кораблей?

Веничка. А сколько тысячелетий — какой лес устоит?

Рулевой. А у нас?

Капитан. И у нас. И после нас, лет через сто, может быть, цвет травы станет белым, а цвет снега — зеленым… Может быть?

Веничка. Снег — зеленым?

Капитан. Или красным… Кстати, о наших баранах: тревогу расписали в черновике? Хочу посмотреть.

Веничка. Тревогу «Человек за бортом!», спуск шлюпки, обнаружение и спасение иностранки расписал подробно, как учили. Осталось выбрать: кто из экипажа первым увидел, кто прыгнул за борт и сопровождал пострадавшую до подхода шлюпки…

Рулевой. За это же и медаль могут дать?

Капитан. Само собой! И премию. И на берег спишут. А объяснений сколько придется писать?! Да еще и на детекторе лжи отвечать на вопросы типа: что вы увидели, прыгнув за борт?

Веничка. Прыгнул в воду, а там образ медали «За спасение утопающего» плавает. Как медуза в тропическом море, цветная.

Капитан. И теплые тапочки на меху.

(Входит старший механик.) Саш Палыч, беда. Боцман говорит, что он за борт выбросится — жить не хочет.

Капитан. Что? И этот туда же?! Где он? В каюте? Сам им займусь сейчас. (Выходит.)

Веничка. Приглашаю записываться на медаль! Кто в очередь за медалями? Записываю в очередь и организовываю награждение. Желающие прыгать за борт — в очередь… Что-то желающих-то не густо. На геройство народ не спешит. Спасение утопающих женщин — дело самих женщин…

КАЮТА БОЦМАНА.

Боцман сидит за столом и разглядывает фотографию жены. Стук в дверь и голос капитана:

Можно к вам, Гена?

Боцман. Входите, Александр Павлович. Присаживайтесь. Только не говорите ничего.

Капитан. Так не пойдет. Ты что это дурью маешься!? Заканчивай с этим! Все хорошо в меру. Можно и поскулить, можно и пожалеть. Хватит! Себя пожалей. Самому жить надо. Подумаешь, жена ушла. Пусть теперь она пожалеет: такого мужика потеряла. Дура.

Боцман. Она не дура, Палыч. Ну, что такое? Что такое? Почему все говорят мне, что она плохая. Что она — гулящая. Что она… Она — хорошая.

Капитан. Может, и хорошая. Значит, ты дурак. Не смог чего-то разглядеть в ней. Или услышать что-то. У меня вот подруга была — мечта! Сто сорок килограммов! Красавица! В кабаке танцевать выйдет: «Эх, Одесса, жемчужина у моря…». Кабак гудит, палуба и стены волнами ходят. Столики с закуской подпрыгивают, как костяшки домино. А публика — ревет, как на стадионе. Вспоминаю — плакать хочется. Она мне прямо сказала: я, когда выпью, без мужика не могу… так что — никаких морей! Обижайся — не обижайся, а ждать тебя смогу только до первого праздника, до первой рюмки… Что же мне на нее обижаться? Она ведь тоже — живой человек. Пусть будет счастлива. А ты как думал? Только так.