— Кто тут мужчина-то? — с презрением спросила Надя.
— Поговори мне еще! — прикрикнул на нее Будкин. — Хоу!
Он метнул в тополь маленький туристский топорик. Топорик отчетливо тюкнул, впиваясь в ствол. Будкин нырнул в машину, включил на полную мощь встроенный магнитофон, а затем развинченной, боксерской трусцой, не оглядываясь, побежал за топориком и в рощу.
— Хам, — заметила Надя, подняла сумку и понесла к мангалу.
— Папа, а песок не копается, — сказала Тата.
— Да бес с ним… Пойдем лучше на корабли смотреть, — предложил Служкин. — Давай садись мне на шею.
— Не урони ее! — издалека крикнула Надя.
С Татой на плечах Служкин перебрался по дну промоины у берега, вышел на тракторную колею и двинулся к кораблям.
— Папа, а куда Будкин пошел?
— На охоту за мамонтом. Он его на шашлык порубит, мама пожарит, и мы съедим. Мамонт — это слон такой дикий, волосатый.
— А ему больно будет?
— Нет, что ты, — успокоил дочку Служкин. — Он специальной породы — мясной. Когда его на шашлык рубят, он только смеется.
— А почему мы его не видели, когда на машине ехали?
— Ты не видела, а я вот видел. Они все мелкие, шашлычные-то мамонты, — размером с нашего Пуджика.
— А Пуджика можно на шашлык порубить?
— Конечно, — заверил Служкин. — Только для этого его надо долго откармливать отборными мышами, а он у нас ест одну лапшу и картошку.
Служкин дошел до ближайшего катера. Катер лежал на боку, уткнувшись скулой в шлаковый отвал — словно спал, положив под щеку вместо руки всю землю. Красная краска на днище облупилась, обнажив ржавчину, открытые иллюминаторы глядели поверх головы Служкина, мачты казались копьями, косо вонзенными в тело сраженного мамонта.
— А что корабли на земле делают? — спросила Тата.
— Спят. Они как медведи — на зиму засыпают, выбираются на берег и спят. А весной проснутся и поплывут — в Африку, на реку Амазонку, на Южный полюс. А может, и в Океан Бурь.
— А мы на них будем плавать?
— Обязательно, — заверил Служкин.
С Татой на плечах он поднялся повыше по осыпи. За катером на мелководье лежала брошенная баржа, зачерпнувшая воду бортом, как ковшом. За баржей тянулись стапеля и груды металлолома. Темнели неподвижные краны. Заводские корпуса были по случаю воскресенья тихие и скучные. Вдали у пирса стояла обойма «Ракет», издалека похожих на свирели. В черной, неподвижной воде затона среди желтых листьев отражалась круча берега с фигурной шкатулкой заводоуправления наверху.
Служкин посмотрел в другую сторону и увидел, что мангал уже дымится, а Будкин и Надя рядышком сидят на ящике. По жестикуляции Будкина было понятно, что он рассказывает Наде о чем-то веселом. По воде до Служкина донесся Надин смех. Непривычный для него смех — смех смущения и удовольствия.
Служкин сидел в учительской и заполнял журнал. Кроме него, в учительской проверяли тетради еще четверо училок. Точнее, проверяла только одна красивая Кира Валерьевна — водила ручкой по кривым строчкам, что-то черкала, брезгливо морщилась, а три другие училки — старая, пожилая и молоденькая — болтали.
— Я вчера, Любовь Петровна, в очереди простояла и не посмотрела шестьдесят вторую серию «Надеждою жив человек», — пожаловалась пожилая. — Что там было? Урсула узнала, что дочь беременна?
— Нет, еще не узнала, — рассказала старая. — Письмо-то Фернанда из шкатулки выкрала. Аркадио в больницу попал, и, пока он был на операции, она его одежду обшарила и нашла ключ.
— Так ведь Хосе шкатулку забрал к себе…
— У него же эта… как ее?..
— Ребекка, которая Амаранту отравила, — подсказала молодая.
— Вот… Ребекка же у Хосе остановилась под чужим именем, а он ее так и не узнал после пластической операции.
— Почему? Он же подслушал ее разговор с Ремедиос…
— Он только про Аркадио успел услышать, а потом ему сеньор Монкада позвонил и отвлек его.
— Я бы на месте Аркадио этого сеньора на порог не пустила, — призналась пожилая.
— Это потому, что мы, русские, такие, — пояснила старенькая. — А они-то нас во сколько раз лучше живут? Там так не принято.
— А что — лучше? — возмутилась молодая училка. — Фернанда — простая медсестра, а у нее квартира какая?
— Она же на содержании у этого американца, — осуждающе заметила старенькая.
— Я бы и сама пошла на такое содержание, — мечтательно заметила молодая. — Кормит его одними обещаниями, и больше ничего…
Служкин закрыл журнал, поставил в секцию и начал одеваться.
Читать дальше