Виталий Бабич - Семь историй о любви и катарсисе

— Извиняюсь, я просто пассажир. Но вы поддержите её, пожалуйста. И не бросайте!

Он вышел из тамбура. Я увидел заплаканное лицо жены и мог только сильно прижать её к себе, целуя в щёку и повторяя про себя слова этого мужчины:

«…поддержите её, пожалуйста. И не бросайте!»

Он словно ясновидящий какой-то… Но я ведь и не собираюсь её бросать. Я не смог этого сделать…

Вечерняя Москва встретила нас щедрым снегом. Я даже смог испытать мгновения истинно новогоднего настроения. И пытался передать их и Оксане, и детям. По-моему, получилось.

Но моя вера в то, что жена успешно освобождается от депрессии вскоре потерпела очередное фиаско. Перед сном она пошла принять ванну, спросив меня:

— Ты уже будешь спать?

Я понимал, что она это спрашивает в надежде на интимную близость со мной, но чувствуя большую усталость, ответил:

— Ой, наверное, да.

Я лёг в постель и, не успев сделать традиционную перед сном быструю медитацию-молитву, отключился…

Меня разбудил плач Оксаны, раздававшийся из ванной.

— Но где же она, где? — рыдала жена сквозь слёзы.

Мало, что понимая из всего этого, но чувствуя опасность, я вскочил и подбежал к ванной со словами:

— Оксана, Оксаночка! Что случилось?

Она не отзывалась.

Я дёрнул за ручку. Дверь оказалось закрытой на защёлку изнутри, хотя обычно никто из нас так не делает.

Моё сердце готово было выскочить из груди, наполнившейся страхом сопричастности к трагедии, когда я кричал:

— Открой дверь! Открой, пожалуйста, открой!

От моего крика проснулись дети. Чувствуя неладное, дочка стала громко плакать. Борис и Маша подбежали к ванной. И тогда Оксана отозвалась:

— Дети, всё нормально! Ложитесь спать!

— Мама, мама! Ты почему закрылась? — спросила дочка.

— Случайно. Это случайно. Машенька, не плачь! Бориска, ты тоже не бойся!

— Ты скоро выйдешь? — спросил сын.

— Да, скоро, скоро. Ложитесь!

— Оксана, открой же дверь! — недоумевал я.

— Уложи сперва детей. Понял?

— Понял.

Мы ушли в детскую комнату. Я уложил детей. Молясь за Оксану, посидел немного рядом с их кроватями. Затем вернулся к ванной.

Дверь была уже открыта. Я вошёл, слыша плёсканье воды. Жена стояла за шторкой и всхлипывала.

— Оксаночка, я так испугался за тебя. Ты в порядке?

Я раздвинул шторку и сразу обратил внимание на кровяные потёки на руке Оксаны.

— Боже! Ты…

Я не смог выговорить следующие слова. Не сдерживая слёз, крепко прижал её к себе!

— Дурочка моя! Зачем?.. Всё же хорошо в моей душе. Я остался с вами! Я не могу без вас!

— Я не… не… не хотела… — пыталась сказать она сквозь свои всхлипывания.

— Что не хотела?

— Не… не хотела тебя раз… будить. Но упала…

— Ты упала?

— Упала в воду моя… моя серёжка.

Я отпустил её из объятий, взял в свои руки её руку, рассматривая рану. След от лезвия — он был выше вены — уже не кровоточил. Рана была неглубокой. На верхней части ванны я увидел то самое лезвие. И тогда вспомнил, что в Минске мне снился странный сон…

…из крана текла вода, я его закручивал. Но не никак не мог закрутить. Наоборот — напор воды усиливался, а вода становилась какой-то жёлтой. И вдруг в мои руки, которые я почему-то подставил под эту воду, упало что-то острое. То ли осколок стекла, то ли лезвие…

Я ещё раз прокрутил в памяти все эти неприятные картинки сна, расценивая его как предупреждение. Но почему я всё это сразу же забыл?..

Оксана уже могла говорить спокойней:

— От отчаянья, что не могу найти серёжку, от отчаянья, что ты меня просто… просто жалеешь…

Из её глаз снова полились слёзы.

— …что ты меня не любишь…

— У тебя поспешные выводы. Мне надо ещё немного времени, чтобы возродились чувства к тебе.

— Ты думаешь о Лине. Твоё сердце ещё с ней.

— Нет. Повторяю тебе ещё раз: после новогодней ночи я многое переосмыслил.

— Но ты ко мне не чуток. Тебе не нужны мои ласки. Я же не просто так спрашивала тебя, будешь ли ты спать или…

Она отстранилась от меня присев в воду и пытаясь домывать своё тело.

Мне пришлось оправдываться:

— Я всё уловил, но эта усталость после поезда… Извини… Тебе помочь домыться?

— Ты был в себе самом. Я для тебя не интересна, — продолжала она, словно не слыша меня. — Я ничтожный человек. Я доставляю тебе неудобства. Я хотела освободить тебя от себя. Но… не смогла. Не смогла ради детей.