Надежда Голубенкова - Крик души

Я мечтал поскорее подрасти, чтобы мама узнала, что вот он я, уже здесь! Ведь это принесёт ей столько радости, она обязательно почувствует, как сильно я её люблю!

Я вырасту и смогу играть с моим старшим братишкой. Он наверняка научит меня ездить на велосипеде, мы будем вместе гонять во дворе мяч и соревноваться в компьютерных играх. Я скоро смогу слышать, и узнаю, как его зовут. И сестра — это здорово! Она будет гулять со мной, читать мне на ночь сказки, помогать делать уроки, когда я пойду в школу. Я буду слушаться маму, чтобы никогда-никогда не огорчать её, ведь я сейчас так остро чувствую, как ей больно, когда она расстроена! Я буду самым лучшим сыном на свете, я обещаю, тебе, мамочка…

Тревога. Я почувствовал её так неожиданно и явно, что даже испугался. Не за себя, за маму. Что могло произойти? Мама, всё хорошо, я здесь. Все ведь живы, правда?

Конечно, я не мог тогда и предположить, что дело было во мне. Мама стала догадываться о моём существовании, но это её почему-то не радовало. Мне казалось тогда бесконечным ожидание чего-то неминуемого. И это произошло. Тревога всё нарастала. День-два-три, но мне казалось это всё вечностью. И вот меня накрыла волна огорчения. Я с ужасом понял, что она вызвана мной. В первый момент я растерялся и даже обиделся, но потом стал нещадно корить себя, ведь мама не могла разозлиться на меня просто так. Мне было не ново это её чувство, но никогда раньше оно не было направлено на меня: мама грустила, когда папа задерживался на работе; огорчалась, когда мой старший братик приносил из школы двойки; нервничала и даже злилась по разным поводам. Но я так и не смог понять, в чём провинился.

Мне было больно. Очень больно, но я не держу зла на маму. Наверно, она думала, что я слишком маленький и ничего не почувствую. Но я чувствовал. Осознание, что никому не нужен, было самым ужасным. Я не понимал, почему меня так не любят. Всей душой молил Бога, просил помочь, чтобы Он дал знать тебе, мамочка, как сильно ты мне нужна. А потом я отчаялся и смирился… Но я даже и предположить не мог, что будет! Когда меня убивали врачи, ты, наверно, не услышала моего немого крика… Но знай, моя милая мамочка, что я всё равно тебя люблю. Перед тем, как Господь забрал меня обратно к себе, я пожелал вам всем счастья…

Теперь я наблюдаю за вами. Я уже не такой маленький, каким был на земле. Здесь время не играет большой роли, но я всё равно навеки останусь ребёнком. Нерождённым ребёнком…

Иногда я представляю, как у окна в спальне стояла бы сейчас моя кроватка, и ты, мамочка, пела бы мне колыбельную, чтобы я уснул. Конечно, я не смог бы так быстро научиться ходить, но я бы жил. А сейчас я лишь тенью брожу между Небом и землёй, лишённый того благодатного общения с Богом, которое было бы возможным, если бы я родился и вы меня покрестили. Мама, почему нельзя было меня родить, покрестить и только потом убить?

Да, я не страдаю, но я не могу чувствовать здесь во всей полноте ту радость и торжество, которыми светятся души крещённых детей. Я знаю, что Господь меня любит и оберегает, но я не способен этого ощутить, ведь ты мне этого не дала… я не родился…

Знаешь, мамочка, когда я умер и попал сюда, меня обняла Божья Матерь. Она так безутешно плакала. Но не обо мне, а о тебе… Помни, мамочка, что я всегда буду тебя любить…

Пенсионерку Зою Ивановну давно мучала бессонница. Не помогал ни травяной чай, ни даже таблетки. Стоило ей начать засыпать, как она представляла, что умрёт: планета будет по-прежнему вращаться вокруг своей оси, время — стремиться вперёд, — а о ней, бедной старушке, не останется никакого следа, даже воспоминаний.

Надо сказать, что Зоя Ивановна давно и планомерно готовилась к своей смерти: купила роскошный платок на голову, выбрала платье, в котором её положат в гроб; скопила немалую сумму, чтобы похороны не были в тяжесть её уже взрослым детям; даже завещание составила, хотя кроме квартиры у старушки ничего особо ценного и не было.

И всё же каждую ночь её мучали одни и те же вопросы: Что будет с её душой? На что она потратила свою жизнь? Что сделала для того, чтобы память о ней не стёрлась раньше, чем истлеют в земле её кости?

Конечно, она всю жизнь проработала на производстве, получила «Ветерана труда», но с тех пор руководство на заводе почти полностью поменялось, и о пенсионерке редко кто из бывших сослуживцев вспоминал. Друзья почти все на том свете, муж, с которым она по молодости развелась, — тоже. Да, у неё были сын с дочерью. В семье сына невестка ожидала третьего, да у дочери подрастали двое внуков. Они навещали старушку, но Зоя Ивановна сомневалась, что дождётся правнучков, так что следующее поколение о ней и знать уже мало что будет.