Елена Четвертушкина - Нетленка

— З-зараза, — прошипел Мика.

— Стой! — вдруг сорвался с места Ливень, — держи её, я сейчас…

— Долго держать? — спросил Мика, перехватывая шаль в левую руку, а правую поднимая повыше, чтоб унять кровь.

— Да прикончи ты её, — пожал плечами Треф.

— Отставить! — возмутилась я, — пленных не убивать — Конвенция!..

— О, Господи, — сказал Марко.

Герман посмеивался. Тут как раз вернулся Ливень, таща взятую у кого-то взаймы стальную клетку.

— Где ты её взял?! — поразилась я.

— Э-э-э… неважно. Но должен вернуть…

— Судя по размерам, — раздумчиво сказал Марко, — кто-то в здании разводит кроликов.

— Да не, — не согласился Лисенок, — по-моему, это на медведя.

— На медведя?.. Или всё-таки для медведя?..

— Ну-у, — протянул Лисенок, — наверное, смотря по тому, поставить или положить…

Они ещё долго могли бы так беседовать, но крысу наконец вытряхнули в клетку, и мы подошли ближе. Арестантка, ещё взъерошенная после схватки, пристально изучала нас из дальнего угла.

— Кис-кис-кис, — позвал Юта.

Крыса рванула вперед, мы шарахнулись, а она схватилась за прутья и бешено их затрясла.

— « За что посадили, волки позорные ?!» — перевел Клык.

— Накапайте ей пустырника, — сказал Аристид.

— Да она же голодная, — сообразила я, — у кого-нибудь ещё есть, что червякам не скормили?

Узница обнаружила завидную психологическую гибкость: стоило просунуть в камеру колбасу и печенье, как она перестала метаться, деловито сгребла харч под себя и села подкрепляться, изредка бросая на нас косы взгляды. Не вынеся этого немого укора, я навесила на клетку шаль, дабы создать в узилище хоть какое-то подобие уюта.

— Блеск, — сказал Лисенок, — ребята, мы все дураки. Вы знаете, для чего она на самом деле сюда влезла? Ага! — на работу наниматься, в оперативную группу… Спорим, запросто пройдет на Полигоне «десятку»?!

— А может быть, — задумчиво согласился Мэф.

— Лариска, фас! — заорал Юта.

— Отставить! Сам ты Лариска! — возмутилась я.

Юта захлопал глазами:

— А чего?.. А как?.. Звать-то её надо как-то…

— Минуточку, пожалуйста, — вмешался Герман, — она что, здесь останется?

— Утопить не дам, можете побить, — заявил Ливень.

— Охота была, — пробормотал Мика, украдкой почесывая след от противостолбнячного укола.

— Ладно-ладно, а величать-то её как будем? — засмеялся Мэф.

— Ты — никак, — ответила я. — Тебе уезжать через пару дней. А мы… Мы будем звать её Николь. И она будет предсказывать нам землетрясения.

— Почему именно Николь? — удивился Треф.

— Потому что мы не знаем, мальчик это или девочка.

— Так давайте посмотрим.

— Ты, что ли, будешь смотреть? Валяй…

— Эй, Ливень, а ты с дистанции можешь определить?

— Чего тут определять, — заметил Клык, — сука она…

— А ты почём знаешь?

— По модус вивенди.

— Кончай базар! — скомандовала я, — сказано — Николь, и баста. Ать-два по вольерам, орлы мои. Зоопарк закрыт на переучет посадочных мест.

Взволнованные обилием свалившихся впечатлений, мы честно попытались посвятить штатным обязанностям хотя бы вторую половину дня. Николь, чья клетка стояла теперь на тумбочке, деловито, как рыбацкую сеть, втянула внутрь угол шали, со знанием дела свила себе из неё гнездо и с сытым вздохом предалась сиесте; я из деликатности занавесила клетку остатками платка наглухо.

Поработать всё же удалось. Треф сдал-таки отчет, Ливень выслушал мои соображения по поводу дела, которое ему был готов передать Яшка; я собралась сходить в Информационный, но тут опять позвонил Хэмфри.

— Зоринка, — сказал он, — не говори со мной, пожалуйста, таким испуганным голосом. Я не самодур и не идиот, как ты знаешь, и прекрасно понимаю, что всё это всего лишь пустяковое недоразумение. Я сейчас к вам приду…

— Нет! — завопила я, — Хэм, миленький, ради Бога — только не сегодня…

— Нет уж, дудки, — голос Директора вмиг сделался металлическим, — я не позволю тебе превращать отдел в отруб. Я, конечно, далек от мысли, что у меня пытаются выработать условный рефлекс… И не дурных придирок ради, а моего спокойствия для, я всё же зайду. Думаю, мы все вместе просто весело посмеемся…

Я этой уверенности отнюдь не разделяла. Хэмфри, безусловно, был хороший человек и прекрасный начальник, но его чарийское упрямство в данный момент вызывало у меня тоскливый ужас. Ну, не понимаю я, как может бывший разведчик, пусть даже севший на административную должность, начисто лишиться чувства опасности. Он явно не собирался мириться с тем, что день у него сегодня отчетливо не задался, и собирался переломить досадную ситуацию силой своего духа. Очень я ему сочувствовала, поэтому вышла из аквариума, произвела обсервацию, и сказала: