Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

Наконец, старый князь поднялся с кресла и поднял обе руки; это подействовало. Все замолкли.

– Пусть судят жрецы, – провозгласил Финист-старший и с заметным облегчением снова сел.

Неясыт резким движением сорвал с себя расшитый золотом плащ и сошёл с кафедры, под свист и крики.

– Нет, – сказала Цесарка с отчаянием. – Нет!

Но её никто, кроме меня, не услышал. Кричать во весь голос ей, особе княжеской крови, не подобало. Кричать мог только я, уже когда-то осуждённый, невесть откуда явившийся, не вызывающий доверия.

Под шум голосов Неясыт приблизился к жрецам и отдал свиток самому старому; тот отрицательно покачал головой и даже руки убрал; пергамент подхватил второй жрец, сидящий рядом с первым.

Встал. Толпа снова затихла.

– Старший служитель Храма, именем Кутх, – крикнул второй жрец, – не может вести суд по причине преклонных лет. Эта честь доверена мне. Моё имя – Чирок, второй жрец!

– Давай, – зашумели голоса. – Начинай уже!

Второй жрец прокашлялся и умелым плавным движением размотал свиток.

Чирок, подумал я. Мне бы положено помнить, кто он такой, – но я не помню.

– Марья, – провозгласил второй жрец, краснея от волнения и натуги. – Бескрылая девка, уроженка поверхности. Пятнадцать лет. Обвиняется в тяжком преступлении. Первая вина: обманув охрану, проникла в город и княжий дом. Вторая вина: подкупом члена княжеской фамилии проникла в спальню младшего Финиста, княжеского сына. Третья вина: соблазнила княжеского сына, внеся раздор в семью. Все три вины подтверждены свидетелями, старшим охраны, прочими охранниками, а также – самим князем нашего народа, старшим Финистом. В полном согласии с Заветом дикая девка Марья приговаривается к возвращению на поверхность через сбрасывание. Если кому есть что сказать в оправдание, пусть скажет.

Над площадью повисла тишина.

– Не было такого! – громко сказала Марья. – Никого не обманывала. Не умею. Ни разу в жизни не обманула ни человека, ни даже лесного зверя. А в город меня доставил он.

Марья кивнула на меня.

– Верно! – крикнул я. – Доставил! И всему научил! И золотую нитку дал!

– Замолчи! – приказал мне второй жрец.

В толпе зашумели и засвистели.

Мы с Марьей обменялись взглядами.

– Не слушайте их! – вдруг звонко выкрикнула Цесарка. – Они заодно! Они сообщники!

– Неправда! – сказала Марья. – У меня нет сообщников. Этот человек, – она снова решительно указала на меня подбородком, – привёз меня в город по своей воле и ради собственной корысти. У него есть свои причины. Я его не просила. Он не только привёз, но и помог советами. А также он дал мне шубу, чтоб я перетерпела вашу лютую стужу. И золотую нитку тоже он дал. Без него я бы и шагу здесь не ступила. Меня наняли в княжий дом как служанку, на чёрную работу, в кухне. Она наняла.

И Марья показала на Сороку.

Та немедленно встала и заявила, весьма звонким голосом, неожиданным для женщины в возрасте:

– Верно. Это я её наняла. Не было ни обмана, ни подкупа.

– Был обман! – крикнула Цесарка. – Она нанялась как работница, а сама хотела к моему мужу в постель! Она пришла, чтоб разбить семью! Прямой обман!

Толпа заволновалась, но на сей раз вполовину, глухо, без ора и свиста; все хотели слышать подсудимых.

Я молчал.

Почему-то мне стало обидно: когда я подавал голос поперёк установленного порядка – охранники пытались утихомирить меня копьями, а когда то же самое сделала Цесарка – ей всё позволили, даже словом не одёрнули.

– Не признаю обмана, – сказала Марья. – Три года назад он сам меня позвал. Княжий сын Финист. Он меня любит, а я люблю его. Не верите мне – спросите.

– Враньё! – крикнула Цесарка. – Это дикое земное колдовство! Я – его жена! Позавчера вы все праздновали нашу свадьбу!

– Тихо! – второй жрец поднял руку.

Понаблюдав, как он смотрит, как трогает себя рукой за выбритое темя, как переступает с ноги на ногу, как оглядывается на сидящего рядом старшего жреца, – я решил, что он, скорее, на стороне Марьи.

– Земная девка, – провозгласил он, – не призналась ни в подкупе, ни в обмане, ни в соблазнении. Обвинения отвергла, с приговором не согласна. У кого есть, что сказать?

– У меня! – крикнул младший Финист; над толпой прокатился общий вздох. Голос княжеского сына звучал столь мощно, уверенно и тяжко, что сам старый князь вздрогнул.

Финист встал с кресла, спрыгнул с кафедры и направился к клетке.

Марья рванулась ему навстречу, ударилась о прутья плечами, лицом, грудью.