Андрей Рубанов - Финист – ясный сокол

– Ты, мил человек, золотишко прибереги. Скоро понадобится. Скоро пустой будешь. Вообще. Всё отдашь, до последнего колечка.

– Отдам? – спросил я. – Кому? За что?

Щеря пустой рот, старуха ткнула пальцем в небо.

– За то, чтоб назад пустили.

Она много про меня знала. И то, что я вынашиваю план вернуться, – знала тоже. Я сам ей сказал когда-то, лет десять назад.

И я давно разгадал некоторые её приёмы и ухищрения.

Иногда хорошая память и внимательность выглядят как колдовство.

– Ты хоть и ведьма, – сказал я, – а такого знать не можешь. Пустят, не пустят – неизвестно. Не от меня зависит.

– Да уж конечно, – сказала старуха, продолжая веселиться. – Не от тебя. Понятно, от кого.

– А раз тебе всё понятно, тогда просто налей мне, и умолкни. Нет у меня охоты к разговорам.

Ведьма сверкнула жёлтым глазом.

– Маешься? Хорошо. Значит, запомнишь этот день. Золото своё прибери, не нужно мне его. А если хочешь угоститься, лучше иди, вон, на зады – и наколи мне дров. И я тебе сразу налью тогда.

Она, судя по всему, хотела всерьёз меня обидеть, унизить, поиздеваться. С ней такое часто бывало.

Эта старая женщина ни в грош не ставила ничего человеческого. Она была совершенно безжалостна.

Она предложила мне, птицечеловеку, наколоть дров.

Я мог бы убить её одним ударом. И ещё тремя ударами – разнести её кривую избу в мелкую щепу. И забрать всё, что там есть. И вино тоже.

И никто никогда не призвал бы меня к ответу, более того – никто никогда не узнал бы о случившемся.

А вино у ведьмы было всегда, и не один сорт, а два или три, и все чистейшие.

Но я, разумеется, не тронул старуху и пальцем, и даже не обиделся.

В этом был весь смысл.

На её крайнюю, поистине дремучую, троглодитову жестокость и бесцеремонность можно было отвечать только смехом.

И вот что я скажу: на самом деле эта уродливая сутулая старуха была самым весёлым существом из всех, кого я знал.

И когда я засмеялся – она тоже затряслась, поглядывая на меня ясными глазами из-под обвисших век, и мы вдвоём захохотали, потешаясь друг над другом и над миром, где неожиданно и так чудно переплелись наши непрямые судьбы.

Золотой браслет я ей не отдал – раз отказалась, значит, отказалась.

Обошёл вокруг избы, отыскал дровяную кладку: нагромождение брёвен, каждое в поперечнике – три локтя, а длиною в десять локтей. Концы брёвен не имели следов топора, а были словно обгрызены зубами; кто их грыз, кто валил деревья, кто приносил тяжкие колоды к дому ведьмы – я не знал.

Вынул меч; размял шею и локти; рассёк несколько брёвен на куски.

– Особо не напрягайся, – произнесла ведьма, возникнув за спиной. – Вот эти три полешка ещё разделай надвое – и хватит. Я всё равно тут до весны не дотяну.

– А что так? – спросил я.

– А конец пришёл, – ответила старуха. – Старый гад умер, родился новый, и с ним родился новый мир. Так всегда было. Новый мир рождается, когда возникает новый гад. Перемена жизни происходит только в ответ на угрозу. Теперь угроза есть, и, стало быть, мир изменится. Как только новорожденная паскудина на крыло встанет – она начнёт поедать людей. Люди сначала будут сопротивляться, потом уйдут. И мне тоже надо уходить. А сил нет. Как быть – не знаю.

– Ты не сможешь уйти, – сказал я. – Ты старая. Как ты уйдёшь? И главное – куда?

– За народом уйду, – ответила Язва. – Я ради него живу. Не ради себя же.

– Никогда бы не подумал.

– А тебе и не надо. Ты ж нелюдь. – Старуха покрутила кривым пальцем у виска. – У тебя в голове всё наоборот. Твари дремучие – и те не живут для себя, а токмо потомства ради.

Ведьма нагнулась, зажала пальцем нос и высморкалась.

– Пойдём, угостишься.

Она повела меня в дом, ковыляя медленно.

– Его можно умертвить, – сказал я, глядя в горбатую спину. – Пока он детёныш. Хочешь, я сделаю?

– Дурень, – ответила старуха. – Это я сама могу. Убить – дело нехитрое. Но я вижу: паскудина должна жить дальше.

– Это страшное и сильное животное, – сказал я. – Если вырастет – с ним будет тяжело справиться. Давай убьём сейчас.

– Нет, – твёрдо произнесла старуха. – Пусть живёт. Ни ты, ни я никого не убьём ни сегодня, ни завтра.

Мы вернулись ко входу; старуха не позвала меня в дом.

Спустя время вынесла деревянный ковш с вином, едва на четыре глотка, я выпил за три и разочарованно оттолкнул сухую и узкую ведьмину руку.

– Принеси весь кувшин.

– Ладно, – ответила старуха, – ты вроде заработал. Но учти, у тебя завтра тяжёлый день.